После завершения проекта «Музей современного искусства, отдел орлов» в тысяча девятьсот семьдесят втором году Бротарс объявил, что возвращается собственно к художественной деятельности, прекращая быть директором музея, и обращается к самому традиционному средству — живописи. Но обещает изобрести новую форму живописи и расширить пространство медиума. Так, с семьдесят второго по семьдесят пятый  год Бротарс делал полиптихи, объединенные названием «Литературные картины»; каждый полиптих состоял из девяти ненатянутых грунтованных холстов, закрепленных на булавках и образующих квадрат. И то, что кажется живописью, на самом деле чисто технически вовсе не живопись, Бротарс лишь осуществлял «авторский надзор» в брюссельской типографии «Ампремье́ леконти́», где на холсты наносился текст с помощью типографского клише. Перед вами «литературные картины» в немецкой версии, которые были сделаны для групповой выставки в мюнхенском Ленбаххаусе. (Хронологически немецким картинам предшествовали французская и английская версии.) Бротарс взял азбучный список выдающихся немецких писателей, поэтов, философов и композитора Бетховена и сопроводил их словом «Мир» («Ди Вельт фон») — мир Гёльдерлина, мир Маркса и так далее. Характерно, что Бротарс декларативно обращается к живописи — словно в пику все нарастающего отрицания и разочарования в ней, которые происходили в европейском и американском искусстве в практике минималистов, концептуалистов и так далее. При этом Бротарс как бы продолжает уточнять отношения литературы и живописи, которые его занимали с самого начала художественной карьеры. Вот фрагмент парадоксального диалога художника с самим собой почти за десять лет до «Литературных картин»: «Скажи, что живопись такое? / Что ж, это литература. / А что тогда литература? / Литература — это живопись!». Бротарс, пожалуй, единственный художник, для которого это оказалось правдой и непосредственно выражалось в практике.

Поделиться