На протяжении всего «Арт-эксперимента» я работал медиатором на двух точках маршрута, по которому проходил посетитель, — это работа творческого объединения «Куда бегут собаки» «Лица запаха» и инсталляция «MeMoMe_2020», напоминающая мне мини-лабораторию, которую создала художница (или даже скорее ученая) Сиссель Толаас.

Хочется начать с рассказа о том, какие у меня были ожидания перед выходом на свою первую смену. Так удачно вышло, что до начала проекта у нас, медиаторов, была подготовка: так называемая условная «школа». Мы часто встречались, делились друг с другом знаниями об экспонирующихся художниках, беседовали с куратором выставки — Ярославом Воловодом, сами проходили медиацию в галерее «Ходынка», там же общались с медиаторами Уральской индустриальной биеннале, репетировали… Словом, постоянно говорили о важной роли медиации и пробовали сформировать свою уникальную «медиаторскую идентичность». Все это поспособствовало тому, что в моем подсознании утвердилась мысль: «Все знают, кто такой медиатор, все будут идти на контакт, непременно случится тот самый диалог, о котором все постоянно говорят». Несмотря на то, что мы также обсуждали и факт того, что достичь диалога сложно, что люди бывают разные и к ним нужно искать подход, все равно внутри почему-то была уверенность, что никаких трудностей особо не будет.

Теперь же перейдем от ожиданий к реальности — моей первой смене в роли медиатора. Это было утро, я был закреплен за точкой КБС, где находилась инсталляция «Лица запаха». Я несколько раз испытал работу на себе, позволив аппарату «обнюхать» меня и показать, каким же лицом обладает мой уникальный запах. Вскоре я увидел приближающуюся ко мне группу людей — семь человек, в руках которых разноцветные колбочки, собственный парфюм — результат мастер-класса, подготовленного Анной Агуриной. Несмотря на то, что медиация — это диалог, а не рассказ заученного и заранее составленного текста, такой текст (скорее, черновик с возможными развитиями беседы) у меня был. Я поздоровался, начал вести медиацию и понял… Что группа не горит желанием со мной разговаривать, делиться своими мыслями. На свои вопросы я получал односложные ответы, было ощущение, что я вынуждаю людей отвечать мне. Группа ушла. Я рассказал им все, что мог, и, в ожидании следующей группы, задумался о причинах «неудавшейся» медиации. В чем же было дело? Во мне? Или же посетители были просто не готовы к диалогу? Может, успели устать, пока шли до моей точки? Вопросов было много, ответов — мало.

Пока я рефлексировал, подошла вторая группа, оказавшаяся, к моему удивлению, практически полной противоположностью первой: на мои вопросы отвечали не парой слов, а предложениями, мнениями делились не один-два человека, а почти вся группа. Более того, мне задавали вопросы. И эти вопросы касались не только представленной работы, но и моего личного мнения. «А вы как думаете?», — спросила меня одна девушка после того, как поделилась мыслями о том, какую идею заложили художники в представленную работу.

Впоследствии я встречал совершенно разные группы: большие и маленькие, в некоторых было около десяти человек, в некоторых — два; общительные и необщительные; со схожими взглядами на мир и с теми, что кардинально отличаются друг от друга. Конечно, всегда можно провести определенные параллели. Например, в маленьких группах вероятнее всего будет иметь место «настоящая медиация», тот самый диалог, обогащающий все стороны, в нем участвующие. Или, например, наличие детей в группе предполагает увеличение внимания и концентрации медиатора — ведь в музеях все еще нельзя трогать большинство экспонатов, за этим необходимо следить. Но полученный мной опыт, заключающийся не только в практике медиатора, но и постоянном общении с коллегами, обменом опыта, позволил мне прийти к мысли, что все люди разные. В медиации, на мой взгляд, исключений не меньше, чем правил. Именно поэтому у медиатора нет заученного текста, где четко прочерчен путь от точки «А» к точке «Б». Как-то у меня получилось провести беседу с большой группой людей — об антиутопиях и том, что ждет наше общество, если контроль будет все возрастать и возрастать, — и, ровно наоборот, не удалось провести глубокий диалог с маленькой группой — парой пожилых людей, которым было комфортнее делиться мыслями друг с другом, чем со мной. Иногда дети в группах были очень активные и тогда действительно приходилось понервничать, в других ситуациях дети внимательно слушали и поражали своими мыслями и ассоциациями, когда, например, описывали абстрактные ароматы, подготовленные Сиссель Толаас для юбилейного «Арт-эксперимента». Ситуаций может быть множество, и большинство из них никогда не повторится — в этом их ценность и уникальность.

К сожалению — или счастью, мы не можем побудить человека к диалогу против его же воли. Все, что мы можем, — это предложить диалог человеку, попытаться расположить его к беседе и убедить, что каждое мнение обладает ценностью, а рамок, в которых можно обсуждать конкретную работу или целое направление искусства, просто не существует. Хотелось бы, чтобы это понимали не только сами медиаторы, но и посетители музеев современного искусства, чтобы наши к ним вопросы воспринимались не как «проверка знаний», а как истинное желание узнать мнение человека, который пришел на выставку. Ведь самое главное в медиации — это диалог, который открывает глаза не только посетителю, но и, в не меньшей мере, медиатору.