Один из самых знаменитых текстов об искусстве, написанный по-русски в 1920-е годы.
В своем эссе Николай Тарабукин описывает развитие искусства от его станковой формы (картина) до «слияния» искусства с производством — от индивидуального изображения жизни к ее «коллективному строительству». Автор подвергает резкой критике станковизм и «прикладничество», то есть чисто эстетические формы искусства, выдвигая концепцию творчества как производственного мастерства.
В своем предисловии к новому изданию книги Борис Гройс называет эссе Тарабукина «лучшим текстом об искусстве, написанным по-русски в 1920-е, — и одним из лучших текстов об искусстве в мировой литературе XX века». Гройс подчеркивает актуальность этого текста: Тарабукин «реагирует в своем эссе на ситуацию, которая определила функционирование искусства в XX веке — и в еще большей степени определяет его в наше время. Речь идет об исчезновении образованного, внимательного, информированного зрителя, который обладал бы достаточным запасом времени и внимания, чтобы оценить качественно сделанное произведение искусства — и отличить его от некачественного произведения искусства». Сам Тарабукин описывает эту ситуацию так: «Станковое искусство романа, поэзии, картины перестало для читателя, слушателя, зрителя выполнять организующую роль. Она переходит непосредственно к производству, и искусство сливается с ним, становясь искусством производственным. Фигуры эстетов, живущих книгами, столь любовно описанные Вилье-де-Лиль Аданом, Барбье д’Оревильи, Бодлером, фигуры столь симптоматичные для прошлого века, становятся курьезом и анахронизмом в условиях современности».
В контексте современного массового общества господствует китч, поскольку члены этого общества не имеют ни времени, ни сил вникать в то, что они видят и читают. Где нет спроса, исчезает и предложение, искусство теряет качество, художественное производство становится бесцельным, беспредметным, и поэтому Тарабукин предлагает художникам отказаться от искусства как занятия, ставшего бессмысленным, и уйти в производство. Совершая этот уход, художник, по мнению Тарабукина, остается в привычной для него сфере — ведь для Тарабукина индустриальное производство столь же беспредметно, как и традиционное или авангардное искусство. В условиях индустриального производства любое мастерство и, в сущности, любая работа становятся беспредметными, поскольку не опознаются потребителем в готовом, стандартизованном продукте.
Но если беспредметность трудового процесса стала общей судьбой всех трудящихся, включая художников, то искусство должно прекратить заниматься изготовлением индивидуальных вещей и перейти к агитации. Борис Гройс пишет: «Предсказание Тарабукина во многом сбылось. По меньшей мере „прогрессивное“ искусство нашего времени перешло от производства объектов эстетического потребления к фиксации и документации происходящих во времени процессов, являющихся „беспредметными“, то есть не опознаваемыми в конечном продукте. Здесь искусство снова становится реалистичным и даже миметичным — хотя оно при этом документирует не расположенные в пространстве вещи, а происходящие во времени процессы, остающиеся скрытыми от обычного потребителя».
