Подкаст «Диалог с подростком». Третий сезон. Выпуск 5. Все о современной школе
Слушайте подкаст на удобной вам платформе: Apple Podcast, Google Подкасты или Яндекс.Музыка.
Это подкаст «Диалог с подростком» от Музея современного искусства «Гараж», который ведут сотрудницы Музея Маша Щекочихина и Марина Романова. В первом сезоне вместе со взрослыми — родителями, педагогами, психологами и другими специалистами — мы разбирались в том, как выстраивать диалог с подростком, а еще как быть бережными и внимательными друг к другу.
Во втором сезоне мы поговорили с самими подростками: Настя Марнова и Илья Кулиш стали полноправными соведущими сезона, и вместе мы обсуждали дружбу и любовь, школу и работу и многое другое.
Третий сезон подкаста посвящен альтернативной педагогике. Вместе с гостями мы исследуем это понятие: как построить гибкую образовательную среду, учитывающую многообразие самых разных потребностей самых разных учеников? Как научиться и научить не бояться ошибок? Как вовлекать и мотивировать? Ответы на эти и другие вопросы вы найдете в выпусках.
В пятом выпуске третьего сезона вместе с директором, учителем и школьным психологом разбираемся, как изменилась (и изменилась ли?) школа в последние годы, выясняем, насколько важен цвет стен и жесткость стульев, и мечтаем об идеальной школе.
Гости выпуска:
Александра Манукян — директор и учитель биологии в Европейской гимназии.
Герман Бароян — учитель истории в ГБОУ Школа № 1543.
Влада Серова — психолог ГБОУ Школа № 1553 имени В. И. Вернадского; ведущая детских и подростковых групп в Благотворительном фонде «Шалаш»; нарративный практик и психодраматерапевт.
Марина Романова: У нас сегодня чудеснейшие гости. Мы бы попросили вас представиться для наших слушателей.
Александра Манукян: Здравствуйте! Меня зовут Александра Манукян. Я директор Европейской гимназии. Работаю там уже седьмой год. Очень люблю это место и образование.
Влада Серова: Меня зовут Влада Серова. Я работаю в школе № 1553. Это Донская гимназия. И параллельно я веду детские подростковые группы в Благотворительном фонде «Шалаш».
Герман Бароян: Меня зовут Герман Бароян. Я историк и учитель истории в школе № 1543. Это государственная школа, не совсем простая — когда-то она была гимназией. Сейчас это просто школа, но в ней существуют долгие традиции тематического, профильного преподавания.
Марина Романова: Спасибо большое за представление. Мы постепенно начинаем переходить к нашему обсуждению. Тема современной школы волнует, мне кажется, многих людей. В том числе нас, хотя мы не учимся и не преподаем, но мы каждый день сталкиваемся с подростками и с детьми в своей работе в Музее. Расскажите, пожалуйста, с вашей перспективы, что такое современная школа. Мое представление строится на том, что я знаю о школе со времен, когда я училась в школе. Личный опыт тоже, надеюсь, обсудим. Есть ли какие-то изменения, нововведения? Или все осталось так, как мы помним в 90-х и в 2000-х?
Влада Серова: Я могу начать. Мне кажется, что какое-то глобальное отличие в том, что сейчас школа — это не только место для передачи знаний, но пространство, которое помогает ученикам развивать социальный и эмоциональный интеллект. Это, мне кажется, самое главное отличие. Если посмотреть на более конкретные вещи, то я вижу отличия современной школы от школы 90-х в том, как меняется роль педагога и ученика. Я бы сказала, что в современной школе учитель уже не является главным источником знаний, он скорее является наставником, который модерирует и направляет учебный процесс ребенка, помогает ему самостоятельно искать информацию с помощью информационных технологий. И у ученика тоже меняется роль. Он теперь не пассивный объект, над которым совершаются какие-то действия, но у него гораздо больше возможностей для выстраивания своей индивидуальной траектории. Например, в нашей школе есть такая особенность: в старших классах дети выбирают себе профиль. Есть IT-профиль, есть медкласс, есть матпрофиль и так далее. И, кроме того, начиная с пятого класса, у них есть возможность выбора специализации через дополнительные кружки. У нас довольно большой выбор кружков, начиная от психологии и заканчивая, например, дартсом и настольными играми. Это позволяет ученикам самостоятельно выбирать, опираясь на свой интерес и понимание своих особенностей.
Александра Манукян: Мне здесь очень хочется и согласиться, и, собственно, я соглашусь с Владой по поводу того, что учитель становится проводником, модератором, организатором, супервизором процесса. Мне кажется, что в этом большая ценность современного образования вообще: ученик становится субъектом своего образования. Но при этом, говоря про современную школу, мне очень хочется также подчеркнуть, что она все еще школа. Это все еще уроки, это все еще предметы, это все еще чаще всего одно здание, ну или несколько корпусов, неважно, специально организованных, с классами и так далее. Если мы приходим в школу и поверхностным взглядом на нее смотрим, мы замечаем разве что те отличия, которые нам ярко бросаются в глаза, которые оставили на нас отпечаток из нашего прошлого. Иногда мы мечтаем с коллегами из образования о том, чтобы школа была вообще не школой. Например, школа свободного посещения. Да, есть здание как пространство, организующее всех людей, но при этом дети приходят туда сами. И это такая голубая мечта: школа, в которую дети идут сами, хотя не должны. Или школа в городе, когда несколько уроков проходят в каких-то специально организованных пространствах, а все остальное время дети осваивают среду в реальном мире и реальном времени. При этом школа сейчас действительно меняется. Не так, как в тех мечтах, которые я описала, но школа становится и, я надеюсь, продолжит становиться сообществом — сообществом детей, родителей, учителей, поваров, службы охраны и так далее, которые взаимодействуют и учатся друг об друга. И за счет этого, может быть, те софт-скилы, о которых мы говорим, не только эксплицитно будут развиваться через живое и человеческое общение. Мне кажется, это то, куда стремится современная школа, и я вижу в этом большую ценность.
Герман Бароян: Если ориентироваться на мою школу, в которой я работаю, то это довольно сложносочиненное учреждение. Это государственное учреждение, в котором сохраняются практики, которые бытовали в этой школе, когда она задумывалась в 1975 году. Она создавалась как советская идеалистическая школа. У нее был знаменитый директор, который исповедовал принципы гуманистической педагогики. И, с одной стороны, это была школа, пронизанная такими идеями. С другой стороны, понятно, что время меняется, новые методики разрабатываются, книжки пишутся, и понятно, что изменения происходят: где-то действительно есть элементы более современных подходов, элементы гуманистической педагогики, элементы разноформатного преподавания. И эта школа существует до сих пор, в ней смешаны и советские паттерны обучения, и современные олимпиадные установки на достижения, и элементы современных подходов. В общем, это действительно такой очень сложный мир, и в нем нужно найти свою нишу, выработать свой собственный трек. Я бы так ответил.
Маша Щекочихина: А можно я здесь как раз задам вопрос, связанный с тем, как этот процесс изменений происходит. Вы говорите, что действительно с 90-х и нулевых поменялась и роль учителя, и роль ученика в образовании. Но у меня возникает вопрос, насколько это отражено в той же законодательной базе, в системе образования? Есть ли там какие-то изменения или это внутренние процессы, которые происходят на почве коммуникации учителей друг с другом, людей друг с другом, и просто это является частью общей тенденции?
Александра Манукян: Если мы посмотрим на ФГОС, то мы можем видеть достаточно разнонаправленные тенденции за последние несколько лет. С одной стороны, в некоторых списках предметов и рекомендованных учебников представлено сужение разнообразия. С другой стороны, в том же ФГОС появляется больше метапредметных навыков, которые непосредственно можно развивать только через общение, взаимодействие, то самое, о чем мы только что говорили. И вот эти разнонаправленные тенденции, которые мы видим, отражают глобальную историю, глобальную политику в плане образования. Но при этом они позволяют нам находить те пути, те методы, методики, формы, которые мы можем и хотим (в нашем случае в частной школе) развивать.
Маша Щекочихина: Тогда такой вопрос. Как вообще найти баланс, когда, с одной стороны, образовательная система требует выполнять определенные стандарты и требования к тому знанию, которое должен ретранслировать ученик, и, с другой стороны, когда хотелось бы сделать так, чтобы школа была не только местом, где дети и подростки учатся, но и местом, где они живут и проводят большую часть своего времени, которое явно не ограничивается только уроками?
Александра Манукян: Если позволите, я начну. У нас в гимназии достаточно обширная сетка расписания, которая заставляет нас все время искать какие-то возможности. Если говорить про внеурочные решения, то это общий сбор. Это замена классного часа. Раз в две недели ученики собираются в актовом зале и решают волнующие их вопросы. Например, собирают рабочие группы по тому, какие будут правила катания на самокатах или правила поведения в столовой. Обычно они обсуждают то, что волнует их самих, и то, что волнует нас. Если что-то волнует нас, взрослых, мы им об этом рассказываем и всегда стараемся рассказать о том, в чем мы видим причины и какие последствия ожидаем. Обычно у учеников здоровый отклик на это: «Хорошо, раз это устроено так, то давайте вместе работать и собираться». И это как раз-таки про субъектность, про коммуникацию, потому что они отстаивают свои решения и принципы перед взрослыми, часто очень аргументированно. Нам важно, что они в этом проявляются, причем проявляются на равных, выбирают сами, что им подходит, и так далее. Точно так же в школе можно организовывать вторую половину дня, то есть кружки. Мы раз в год стараемся выезжать в какую-нибудь биостанцию или пансионат. Обычно это средняя и старшая школы, но мы собираемся подключать и младшую, чтобы ученики могли побыть в другом пространстве. Эти практики пронизывают школу. В школе вообще важно, чтобы было много чего, кроме уроков. Важно, чтобы мы не останавливались и не зацикливались только на уроках: «отучились — перемена — отучились — ушли». Большая часть активной жизни приходится на школу. Если это место, из которого ребенок хочет уйти жить, а в школе у него жизни нет, то это не классный паттерн. Это паттерн, который дальше влияет на то, как мы работаем, учимся в вузе и так далее.
Влада Серова: Я бы здесь добавила, что, помимо системного решения: расписание, совместные активности и так далее, есть потребность в том, чтобы искать баланс в индивидуальной работе с учеником. Эта потребность возникает в тех случаях, когда, например, у ученика есть индивидуальные особенности, которые очень резко контрастируют со стандартами, которые мы никак не можем изменить и не можем на них повлиять. Это могут быть разные особенности, например высокая степень тревожности. Это могут быть особые интересы, которые занимают большую часть времени, отчего ребенок, например, не успевает выполнять учебные стандарты. В таком случае происходит процесс лавирования между учителями, родителями и ребенком. Происходит процесс сбора ожиданий от каждого агента этого образовательного процесса, и с учетом той базы, которая есть у ребенка, происходит нахождение компромисса.
Маша Щекочихина: Спасибо большое! У меня на этом этапе возникла мысль обсудить, как современные учителя справляются с такой большой нагрузкой. Конечно, мне кажется, вопрос в первую очередь должен быть адресован к Герману, но хочется, чтобы все на этот вопрос ответили, потому что функционал учителя в стандарте этой профессии не подразумевает такого вовлечения 24/7. Все-таки у человека есть своя личная жизнь. Мне интересно, как это регулируется системой, поощряет ли система такую вовлеченность учителя или это остается на уровне личной инициативы учителя. Я имею в виду ресурсы, направленные на то, чтобы ребенок и получил новые знания, и на то, чтобы помочь ребенку снизить уровень тревожности, и подготовить его к жизни, в которой существуют не только экзамены, но много другого, чему тоже нужно учиться. В общем, хочется поговорить об учителе.
Александра Манукян: Если попробовать ответить одним словом, то учителю сложно. Если же это раскрывать, то, с одной стороны, очень важно, какую ценностную рамку выставляет школа и в формате каких практик она это делает. Мы стараемся, например, не делать классные чаты, а делать классные каналы, где учитель публикует информацию. Там могут быть комментарии, но бесконечного обсуждения нет, потому что часто они не очень продуктивные и мешают и родителям, и, если это канал с учениками, то и детям, и учителю. С другой стороны, учителю очень нужна поддержка, причем разнообразная. Начиная с пространства, чтобы было место, в которое нет доступа ученикам. Мы их очень любим и с большой теплотой и уважением относимся к нашим ученикам. Но при этом, как ученики просят у нас какой-нибудь шалашик, чтобы скрыться от всех, точно так же у учителя должно быть место, которое хорошо оборудовано: диван, на который можно сесть, полка, на которой можно оставить тетрадки, холодильник, куда можно поставить еду, и так далее. Также важна и поддержка: человеческая и профессиональная, методическая. В идеале на кафедре должны быть методисты, а учителям было бы здорово организовать расписание так, чтобы хотя бы иногда у них была возможность посещать уроки друг друга и давать содержательную и развернутую обратную связь. Здорово, когда учитель сам зовет на урок и запрашивает обратную связь по какому-то аспекту урока. В целом, те практики, которые школа выстраивает для ученика, школа должна выстраивать и для учителя. Например, легитимизация практики как для учеников, так и для учителей не отвечать после 19:00.
Влада Серова: Я бы здесь добавила, что для учебного пространства важны и психологические практики. Кажется, что учителю не только необходимо пространство, в котором он может побыть вне контакта с учениками, но и пространство, в котором он может высказываться и выражать свои эмоции без цензуры, не сталкиваясь с осуждением. Работа с детьми — это всегда очень эмоционально напряженная работа. Если у меня был тяжелый день, я как-то эмоционально напряжена, у меня много злости, много агрессии, то классно иметь пространство, в которое я могу прийти и вместе с другими коллегами позлиться и при этом не получить осуждения, потому что это довольно стандартные и нормальные эмоции. Практика, которая мне очень нравится, это встречи учителей на разные темы, с которыми обычно возникают сложности. Например, вечерние встречи с психологической службой, когда мы обсуждаем границы с родителями, — всегда происходят ситуации, когда границы могут нарушаться. Сначала мы обсуждаем сложность. Потом обсуждаем, что мы чувствуем по этому поводу. После — ищем способы, как можно решить проблему. И вторая важная вещь, которая, мне кажется, тоже может поддержать учителя, — это контакт с психологической службой в индивидуальном порядке. В этом формате можно обсудить проблемы, с которыми сталкиваются преподаватели на уроке и после уроков. Обычно они связаны с дисциплиной, с отношениями с учениками. Здесь точно важно разгружать преподавателей и забирать на себя часть ответственности и часть работы, чтобы они могли больше погружаться непосредственно в обучающую деятельность.
Маша Щекочихина: Влада, спасибо! Герман?
Герман Бароян: Да, конечно, если немного помечтать, мне бы как учителю хотелось, чтобы действительно была возможность проводить время с коллегами в формате каких-то обсуждений, совместной рефлексии о том, что мы делаем: не только вот в плане внеурочной деятельности, но и в плане вполне учебной деятельности. Мне этого, например, очень не хватает, да. Мне бы хотелось, чтобы было пространство, в котором присутствовали бы специалисты, и чтобы в этом пространстве у нас была возможность обсуждать друг с другом, что и зачем мы делаем, куда мы идем. Хотелось бы иметь возможность обмениваться опытом, чтобы учиться лучше понимать и взаимодействовать с детьми, которых мы учим. Все же каждое поколение и вправду другое. Речь не о том, что они хуже, — трава не была раньше зеленее. Но они действительно другие. Хочется об этом помнить и это понимать. В итоге я в этом году попробовал сам организовать такое пространство в школе. Я позвал специалистов, которые занимаются поведением подростков, чтобы мы вместе могли обсудить то, что нас, учителей, волнует. Но в целом это была моя инициатива. Я пришел с ней к директору, а директор меня поддержал. Такая вот форма поддержки: тебе дают зеленый свет.
Марина Романова: У меня вопрос про альтернативную педагогику и вообще про место применения практик, которые вы сейчас описали и на которые ссылались. Из разговоров с подростками и детьми у меня сложилось впечатление, что в какой-то момент вся учеба в школе сводится к сдаче экзаменов. То есть это единственная цель посещения школы. Скажите, пожалуйста, как вам удается избежать этого? Удается ли? Как это у вас устроено?
Герман Бароян: Задачи, которые вы описали, это сложные задачи. Вся работа — это постоянное решение этих задач и какая-то головная боль. Как сделать так, чтобы дети не просто учились и получали оценки, а оказались в комфортной и адекватной среде для того, чтобы учиться разным навыкам типа коммуникации, дружбы, отстаивания своей точки зрения и всего такого. Значит, я бы сказал, что в практике, лично у меня, это решается по-разному. Во время уроков, которые я провожу, я стараюсь предлагать разные гибридные форматы и делать так, чтобы мы не занимались чем-то однообразным, а навыки общения друг с другом были интегрированы в учебный процесс. Например, ученикам нужно выполнить какое-нибудь учебное задание. Я представляю это как квест, который я придумал. К примеру, нужно найти информацию про какого-нибудь императора по тому плану, который я выдумал. Для этого ученики будут проходить этапы, решать задачи, взаимодействовать друг с другом, помогать друг другу, задавать вопросы. Обычно это достигается, если распределить между учениками роли: каждый отвечает за какую-то микротему. В школе есть разные практики, которые не ограничиваются уроками. Например, у нас очень развита театральная деятельность. У нас есть такая фишка: во всех классах проводятся творческие зачеты, начиная с пятого класса. Они проходят в рамках уроков литературы. Дети изучают какие-то произведения, и затем они выбирают одно из этих произведений для того, чтобы поставить на сцене. Например, ученики проходят «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя. Они должны разделиться на команды по задачам: кто-то будет сценаристом, кто-то — актером, а кто-то будет заниматься декорациями. И это такое целое событие. Это помогает научиться работать в команде и разбавляет урочную деятельность. Это также важно с точки зрения физической разгрузки. На репетициях они могут побегать, покричать и так далее. Мне очень симпатичен этот формат. Конечно, он не всем подходит: кто-то стесняется сцены, например. В таком случае мы придумываем альтернативы, как поучаствовать и сдать зачет.
Александра Манукян: Я бы сказала, что, с одной стороны, ребята в школе все равно будут идти по направлению к экзамену. Это очень большая часть их реальности, и закрывать на нее глаза мне не кажется правильным. И, более того, это большая часть внешней реальности. Даже если школа поддерживающая, теплая, родители с ней солидарны в этом, то там где-то маячит страшный большой экзамен и страшный большой мир. Этот процесс похож на инициацию. Подросток инициируется в другое состояние и уходит из своего теплого привычного пространства в новое и большое пространство. Поэтому экзамен все равно останется достаточно сложной и стрессовой частью реальности. Кажется, что важно не отворачиваться от него, а смещать или, скорее, расширять фокус внимания, переносить акценты с целей на ценности. Спрашивать подростка: «Чем тебе поможет этот экзамен?», «Чего ты на самом деле хочешь в жизни?» Это та рефлексия, которая в школе реализуется на уроках, классных часах, других разных процессах и которая позволяет понять, кто я, что я, зачем мне этот экзамен, а что у меня есть в жизни, кроме этого. Экзамен можно не сдать. В жизни должно оставаться что-то кроме в любом случае. Оно останется так или иначе. Но если ученик этого не замечает и не видит, то это может оставить довольно травматичный след. Наша задача, на мой взгляд, в Европейской гимназии, расширять опыт своих учеников. Например, в международной программе в старшей школе, которая достаточно сложная и в которой они в итоге получают диплом международного бакалавриата, есть обязательная часть, которая называется creativity activity service. Это, соответственно, неоцениваемые регулярные проекты, которые ориентированы на три разные формы: креативность, физическая активность, служение обществу. Но это всегда то, что интересно самим ребятам. Они ставят перед собой какие-то цели, пишут рефлексию. Кто-то, например, осваивает флажок на турнике, кто-то учится играть на гитаре, а кто-то ездит в приют для собак. Это добавлено в программу для того, чтобы у детей в жизни оставалось что-то кроме подготовки к предметам. И это сложно реализовывать как раз потому, что подростки заточены на то, чтобы сдать экзамен и пойти дальше. Но нам важно сохранять эту программу, чтобы в их жизни оставалось что-то еще. Вот такими, например, способами это может реализовываться.
Влада Серова: Да, я здесь тоже соглашусь с тем, что 9–11 класс — это точно те точки, в которых мы не можем избежать ориентации на сдачу экзамена. При этом кажется очень важным то, что происходит до 9-го и до 11-го класса. Это те периоды, когда мы расширяем поле ребенка, например, организуем его время на каникулах, на летнем перерыве, предлагая какую-то деятельность, экспедиции, поездки, которые показывают многогранность жизни. Если ребенок к 9-му, к 11-му классу подходит уже с каким-то багажом насмотренности и разных приоритетов, разных интересов, то есть приходит в школу не только ради уроков, но и каких-то иных активностей, то ему будет легче оставаться устойчивым и помнить, что, помимо экзаменов, в жизни есть что-то другое.
Марина Романова: У меня, наверное, здесь уточняющий вопрос про роль психолога. Мне кажется, он здесь будет к месту. Часто ли школьники ходят к школьному психологу? Какие у них запросы? Что их на самом деле волнует? Волнуют ли их только экзамены или что-то еще? И как вообще вы с этим справляетесь?
Влада Серова: Я бы здесь сказала, что запрос детей сильно зависит от возраста. Если это 5–8 класс, то чаще всего это запросы, связанные с коммуникацией с другими. Это может быть коммуникация со сверстниками, может быть коммуникация с родителями или с учителями. И чаще всего приходят, конечно, в конфликтных ситуациях, когда есть какая-то ссора с кем-то, когда, например, учитель этого не замечает, а обстановка накаляется, когда появляются зачатки буллинга. Часто это проблемы формата: «Я хочу подружиться с кем-то, но у меня как-то не выходит» или «Я подружился, но мы поссорились и не можем найти общий язык». Это какая-то основная тема, с которой мы работаем. Второй объем запросов, с которыми чаще всего приходят, связан с формулировкой: «Со мной что-то не так…». Дальше могут быть разные причины. Например, «Со мной что-то не так, потому что на литературе все быстро схватывают материал, а я как-то медленно думаю». И мы в таком случае разбираем, что происходит с самим ребенком, что происходит на уроке, стараемся найти какой-то компромисс. С вопросами об экзаменах дети как будто приходят реже, потому что они очень погружены в эту тревогу, и порой им даже сложно понять, что они сейчас перегружены, испытывают тревогу, потому что фокус направлен на то, чтобы подготовиться и сдать. В этом случае работа психолога направлена на профилактику. Уже в шестом классе мы начинаем проводить уроки по психологии. Они связаны с развитием навыков эмоционального интеллекта. Мы разбираем переживания, то, как я могу с ними обходиться. Но основных запросов два: коммуникация с другими и «я ощущаю, что со мной что-то не так». И там дальше могут быть другие какие-то причины.
Марина Романова: У меня, знаете, возник вопрос касательно обустройства школы с точки зрения физического облика. Сейчас поясню, о чем я. Ну, собственно, да, раскрою карты. Во-первых, я была в Европейской гимназии в рамках подготовки к этому выпуску и полностью влюбилась и очаровалась. И меня этот поход вновь навел на мысль о том, как важно, в каком пространстве мы проводим так много времени, и то, как оно устроено. В качестве подводки коротко расскажу, что пару лет назад я принимала участие в проекте, где посетила девять разных школ, где проводила один и тот же урок про сторителлинг: что такое медиация, экскурсия и так далее. И насколько сразу было понятно, когда только переступаешь порог школы, что именно тебе ожидать. Не всегда это было связано с тем, где расположена школа, потому что я поездила по разным районам, но от того даже, как покрашены стены, какая краска и как подходит администратор, как будто бы все было понятно. Опыты были разные: где-то это было вдохновляющее событие, а где-то — сплошной стресс, и я чувствовала себя лишней. Европейская гимназия, на мой взгляд, устроена абсолютно магически. Хотелось бы, чтобы Александра поделилась секретами, как создавать такие места, где ученик, учитель и вообще гость чувствуют себя нужными.
Александра Манукян: Спасибо большое за вопрос! Я очень люблю говорить про пространство. Мне очень ценно пространство нашей гимназии. Нужно сразу сказать, что гимназия живет в типовой школе с четырьмя лестницами, четырьмя рекреациями и спортивным залом посередине. Я думаю, что кто-то из наших слушателей представил себе эту школу. И мы переделывали часть пространства под то, чтобы они служили нашим принципам, ценностям и так далее. Мне кажется, отвечая на ваш вопрос, первое, что нужно сделать перед тем, как начать заниматься устройством пространства, это подумать о тех ценностях, которые должны поддерживаться пространством. Потому что пространство должно служить. Если ты хочешь, чтобы все ходили ровно, аккуратно и так далее, то и пространство будет выглядеть соответствующим образом. Если ты хочешь, чтобы было много самовыражения и разнообразия, то пространство будет выглядеть иным образом. Управляющей команде школы, администрации, тем, кто создает или пересматривает пространство, необходимо задавать себе такие вопросы. Мы в гимназии вообще стараемся делать все сообразно ценностям. Нередко получается, но не всегда, естественно. Но нам было важно, чтобы пространство служило детям, служило свободе самовыражения, свободе выбора и уважению друг к другу. Поэтому у ребят есть разные небольшие ниши, переделанные из чего только не, где они могут организовывать свои проекты. Кто-то делал в нише проект о любви. Как это работает? Дети бронируют пространство, занимают его и там месяц стоит выставка с патефоном, с французскими песнями, с каким-то интерактивом в виде фотографий, которые крутятся на ниточках, и так далее. Кто-то делал спортивные мероприятия, например. Все пространство работает на то, чтобы у учеников была возможность что-то делать, что-то создавать. Говоря о пространстве, надо добавить, что у нас политика открытых дверей. За закрытыми дверьми у нас находятся бухгалтерия, отдел кадров и другие подобные отделы. Но у нас, например, нет кабинета директора. Я в целом смутно помню, как выглядят кабинеты директоров. У меня есть стол, за которым я сижу, и открытая дверь в опен-спейс, где находятся все члены управляющей команды. Ученики приходят к нам регулярно, задают вопросы, предлагают проекты, и это тоже важно. Нет вот этой рамки, которая заставляет тебя испугаться, стоя под дверью. А страх вообще плохой спутник творчества. Так как нам важно, чтобы дети проявлялись, выражались, чтобы они горели идеями, то это отсутствие двери и служит тому, что они постоянно прибегают и предлагают какие-то свои идеи. У нас голова кругом — это издержки — приходится с этим как-то жить. Но зато в школе много чего реализуется силами учеников. То есть буквально на этой неделе пришел ученик и говорит: «Я хочу про кружок спросить». Мы начинаем: «Смотри, есть такие кружки, а для этого класса — такие. Ты же из того класса?» — «Нет, вы все не так поняли! Как мне свой кружок запустить?» Мы: «Классный вариант. Кажется, такого уже не было уже какое-то время. Давай обсуждать». И открытое пространство именно этому и служит. Как-то так. Можно, конечно, еще долго рассказывать…
Марина Романова: Спасибо большое! Александра, вы уже упомянули про ценности школы. Вопрос ко всем. Как бы вы сформулировали ценности современной школы. Что это для вас?
Александра Манукян: Вообще любой современной школы?
Марина Романова: Давайте сначала так. Сначала идеальной современной школы, а потом можно конкретной современной школы, в которой вы работаете.
Александра Манукян: На мой взгляд, если говорить об идеальной современной школе, то ценности современной школы должны быть звучащими, проговоренными, где-то прописанными и честно соответствующими этой школе. Дети разные, семьи разные, школы разные. Это ценно само по себе. И мысль, чтобы были одни ценности для любой современной, даже любой идеальной современной школы, мне не близка. Мне кажется, что важно уважение и принятие разности и вообще обучение жизни в чуть более сниженной парадигме, чем «свой-чужой». Могут быть и более директивные ценности, и, наоборот, более либеральные. Может быть разное устройство, но оно должно звучать. Мы, школы, должны быть честны и с самими собой, и с родителями, семьями, обществом, детьми, в первую очередь в том, какие мы, и консистентны этому. Это если говорить о ценностях любой идеальной школы. В Европейской гимназии у нас простые ценности, более-менее общечеловеческие. Это свобода выбирать, это уважение к другим и к разности, это ответственность за свое действие и свое бездействие, это позитивное мышление, вообще деятельностный подход к жизни и так далее. У нас их всего шесть, и они пронизывают нашу жизнь. Мы стараемся на них всегда ориентироваться, когда принимаем решения, периодически смотреть и думать о том, а соответствуем ли мы им. И если нет, то они обсуждаются, пересматриваются. Ценности — живой, двигающийся механизм.
Влада Серова: Я согласна с первым пунктом про прозрачность и про то, что все разные, да. Я бы добавила здесь, что классно, если базово у всех есть какая-то безопасность и прозрачность, если даже я прихожу, например, в более директивную школу, то мне про это прозрачно и безопасно говорят: «Да, у нас все работает вот так и так». И если даже, например, я прихожу в школу и там нет прописанных ценностей, то я могу это понять через прозрачность процессов: вижу на сайте школы, в социальных сетях, понимаю по направленности мероприятий и тому, как это освещается, по тому, как проявляются на собраниях и встречах учителя, администрация и так далее. Здесь, мне кажется, правда, очень важна открытость школы к тому, чтобы рассказывать о том, что может и не быть четко сформулировано. Что касается нашей школы, то у нас очень развита совместная деятельность, совместные экспедиции, поездки. И, исходя из этого, хочется сформулировать эту ценность как создание сообщества, которое не распадается после того, как дети выпускаются из школы. У нас существует долгая история преемственности. Например, ребенок выпустился, отучился в высшей школе и вернулся педагогом или помогать с курсовыми работами детям. И вот это вот сообщество, которое вместе решает проблемы, вместе модернизирует процессы, это, как мне кажется, самая большая ценность нашей школы.
Герман Бароян: Идеально фантазировать все равно не получается, потому что есть суровая практика. Я немного отталкиваюсь от того, что есть. Я бы сказал, что важная ценность с приставкой «не» — это «ненасильственность». Мне кажется, это очень важно, но можно перевести это и в положительную плоскость. Мне бы хотелось, чтобы важной ценностью в школах была свобода — и тех, кто в ней работает, и тех, кто в ней учится. Хотелось бы, чтобы у них была возможность ощущать, что-то, что они делают, процессы, в которых они участвуют, это то, что находится в рамках их контроля, то, на что они могут влиять, что они могут выбирать, что они могут видоизменять, и так далее. Важно, чтобы они понимали, что это не что-то спущенное сверху, не что-то, чем их заставили заниматься, а то, что является частью их жизненной траектории, то, что является частью их идентичности, частью их жизненного пути. Это про свободу, ответственность, рефлексию и коммуникацию. Я бы так сказал. В основе идеальной школы, наверное, должны лежать такие ценности.
Маша Щекочихина: Спасибо вам большое! Мне кажется, такой насыщенный разговор у нас получился, что и вопросов как будто больше и нет.
Марина Романова: Самый последний вопрос: хотите ли вы что-то добавить, что мы вас не спросили, но вам хотелось бы и важно это проговорить?
Александра Манукян: Кажется, мы правда много всего обсудили. Спасибо вам большое. Это был очень насыщенный, интересный, разносторонний диалог.
Марина Романова: Спасибо!