Изобретать все новые и новые термины для обозначения бывшего советского или, шире, социалистического пространства и человека — занятие крайне неблагодарное, особенно если оставаться в рамках модерной парадигмы производства знания, где все меряется в рамках линейной прогрессистской темпоральной логики — предмодерн, модерн, постмодерн, а в данном случае — досоветское, советское, постсоветское. Приставка «пост» — как и в случае с постколониализмом — не позволяет выйти за рамки прогрессизма и утрачивает и временной, и концептуальный смысл, будучи не в силах описать реальные, динамические, противоречивые отношения как внутри мира отмененной модерности государственного социализма, так и ее отношения с оставшейся миросистемой и с единственной легитимной с 1989 года неолиберальной капиталистической модерностью. Более того, даже в среде тех, кто специально занимается субъектностями, онтологией, хронотопами мира, сменившего систему государственных социализмов, нет согласия по поводу того, чем они/мы занимаются/емся. Кто-то продолжает полагать, что в постсоветском главное — это советское, а в постсоциалистическом — социализм как идеология. Кто-то справедливо сетует на то, что социалистический мир превратился в пустоту, второсортный регион, новую/старую периферию. Кто-то легко переводит политику в географию, а географию в хронологию и наоборот, все больше запутывая и без того сложный клубок понятий и идей, связанных с социалистической модерностью и с тем, что выросло на ее руинах. Более того, не ясно и то, что нас связывает сегодня — язык, ностальгия по прошлому, по мнимой простоте и сердечности человеческих отношений или по холизму псевдоимперского величия, заменявшему или склеивавшему этнонациональные идентичности.
Чтобы разобраться в этом хитросплетении, имеет смысл вернуться назад, к тому моменту, когда произошел сдвиг от дискурсов времен холодной войны к нарративам неолиберальной глобализации в ее триумфальной и сегодняшней темной ипостасях. Толчком же к переходу от деколонизации к деколониальности (с акцентом на эпистемологии) является осознание того, что государство не может быть демократизировано и деколонизировано (Анибаль Кихано). Происходит это именно в тот момент, когда «внезапно» заканчивается социалистическая модерность и Фрэнсис Фукуяма объявляет конец истории. При этом для неолиберального, как и для деколониального дискурсов будущего, возникших в начале 1990-х как реакция на конец холодной войны, сама социалистическая модерность остается пресловутым непримеченным слоном, которого никто не принимает во внимание не только в производстве знания, но и в сценариях будущего.
Однако опыт этой отмененной «неправильной» модерности важен для осмысления настоящего и будущего человечества и других форм жизни на Земле, поскольку он раскрывает определенные пересечения идеологических, расовых, гендерных, аффективных и иных факторов, которые невидимы и неактуальны для мирового Севера и мирового Юга, взятых по отдельности. Из него вырастают и новые, зачастую центробежные траектории бывших советских республик и регионов, связанные с обреченными попытками преодолеть неизбывную периферийность в мировой системе, при этом оставаясь ее частью. В лекции мы остановимся на основных элементах постсоветского самоощущения, геополитики и телесной политики знания, бытия и восприятия и сформулируем возможные пути выстраивания «глубинных коалиций» бывших советских субъектов — не с целью возвращения к закрытой советской утопии, а с целью формулирования иного, отмеченного реляционностью политического воображения и возвращения миру измерения будущего.
Выступление состоится по «Скайпу».