Иван Козлов «Полосы на окнах. Об опыте изоляции как отчуждении от мира»

Меня зовут Иван Козлов. Я журналист и сотрудничаю с разными изданиями с 2009 года, но при этом мне нередко случается работать с выставочными проектами, с современным и аутсайдерским искусством. Я несколько лет возглавлял пресс-службу музея PERMM, а сейчас работаю в Центре городской культуры. В мае в ЦГК — независимом выставочном и событийном пространстве Перми — открылась выставка по итогам художественных мастерских. Вообще-то, оно должно было состояться еще в марте, но… понятно, что «но». Какое-то время у нас ушло на осмысление ситуации, потом мы переформатировали проект, и вот теперь готовы его открыть. В Zoom, конечно. Соберем художников, скажем какие-то речи, поздравим друг друга и так далее. В этой связи я подумал вот что. На самом деле, меня уже подташнивает от статей про будущее после коронавируса, но изучать их волей-неволей приходится. Многие авторы сходятся во мнении, что люди уже не вернутся в офлайн в прежнем объеме, осознав и прочувствовав, сколько дел с куда большим удобством можно было делать дистанционно. Но я бы не преувеличивал этот фактор в выставочной деятельности. Впереди у нас первый виртуальный вернисаж, и, если в ходе конференции в Zoom у меня на столе не материализуются стаканчики с бесплатным (это важно!) вином, значит, можно будет уверенно утверждать, что благословенный офлайн незаменим.

Анатолий Краев. Весна 2020. 2020
Ватман, гуашь
Предоставлено художником

Кстати, выставка посвящена переживанию боли и травматического опыта — именно над этой темой мы предложили подумать участникам мастерских в феврале. Случись это сейчас, а не тремя месяцами ранее — уверен, что тем для осмысления у художников бы прибавилось. Я слежу за ними в соцсетях и вижу, что для многих изоляция стала полноценным травматическим опытом.

Но то — молодые пермские авторы, активные ребята, у которых случается по тысяче социальных взаимодействий на дню. Сейчас я чаще думаю о других наших героях. Поскольку Центр городской культуры — правопреемник Музея советского наива, мы нередко работаем с местными наивными художниками, аутсайдерами и самоучками. С большинством из них я общался, ко многим приходил в гости.

У Анны Аборкиной, утонченной любительницы Пушкина, Дягилева и истории дома Романовых, серьезная хроническая болезнь, которая уже много лет не позволяет ей покидать квартиру. Алексей Фомин и раньше особо не ездил никуда, кроме строек, на которые устраивался разнорабочим, а большую часть жизни проводит в своей мрачной комнатке, закрывшись от равнодушных родственников. Анатолию Краеву трудно ходить, и он выбирается на улицу только по необходимости. До недавнего времени у него была собака, но она умерла, и теперь он ходит в основном по магазинам да еще иногда на свалки, где ищет разные безделушки для своей квартиры, которую он превратил в тотальную инсталляцию из антиквариата пополам с хламом. Саша Лиханов сейчас, скорее всего, изолирован в одном из корпусов местной психиатрической больницы.

Художник Николай Гречкин… Художника Гречкина я, честно говоря, даже и в глаза не видел. Когда-то я интересовался творчеством этого загадочного пермского сюрреалиста, опрашивал его знакомых, разыскивал его картины и репродукции, наконец нашел домашний адрес — и потерпел фиаско. Гречкин мне даже не открыл — пошуршал за дверью, стараясь не выдать себя, взглянул в глазок и затих. Меня об этом предупреждали: еще в начале нулевых художником овладела жутчайшая паранойя, и он оборвал все социальные контакты. Адрес мне дали неполный: только дом и подъезд. Квартиру я опознал по окнам: они были заклеены полосками бумаги с крохотными просветами, через которые Гречкин мог смотреть на улицу так, чтобы его самого при этом никто не мог заметить.

Анатолий Краев. Мой день. 2020
Ватман, гуашь
Предоставлено художником

Впоследствии мы так и назвали одну из наших выставок — «Полосы на окнах». Эти полосы стали для меня в первую очередь символом тотальной изоляции, преисполненной драмы. Изоляции, у которой множество лиц, и наше вынужденное сидение дома с интернетом и с возможностью выходить на короткие прогулки — далеко не самое страшное из них. Во всяком случае, не такое страшное, как вынужденное социальное отчуждение изгоя, или как изоляция, возникшая вследствие физического или психического нездоровья.

Нет, я знаю: логика «а кому-то еще хуже» — губительная и вредная, она никогда не работает. Точнее, работает не так, как предполагается: к собственному дискомфорту только добавляется боль и переживание за людей. Но речь и не о комфорте. Речь о том, что для меня как для человека, по роду деятельности то и дело соприкасающегося с аутсайдерами и обитателями социальных окраин, этот опыт стал возможностью лучше понять другого. Ну или Другого — с большой буквы, если угодно. Годами я работал и взаимодействовал с теми, кто позволил своему миру замереть, или с теми, чей мир замер помимо их воли и желания, схлопнулся до пределов комнаты или палаты. А теперь схлопнулся и наш — не бесповоротно, конечно. Так, в качестве демо-версии. Нет, мы от этого не стали автоматически понятнее и ближе друг к другу. Но теперь я, пожалуй, чуть четче представляю себе, насколько многогранным может быть отчуждение, которое каждый рано или поздно испытывает, и насколько неисчерпаемой может быть пустота, которая простирается между нами. Если это не важно для понимания других, то я уж и не знаю, что тогда.

Пермь, 16 мая 2020

Об авторе

Иван Козлов — журналист, сотрудник Центра городской культуры. Живет и работает в Перми.

О художнике

Анатолий Краев — пермский наивный художник, который начал рисовать шесть лет назад, в год своего шестидесятилетия. По его словам, он впервые взялся за кисть после того, как в очередной раз вышел из психиатрической лечебницы, в которой он неоднократно лежал в течение жизни, и испытал приступ ужаса, который спустя некоторое время сподвиг его к рисованию. Живет и работает в Перми.