Каждый термин, обозначающий политическое состояние, имеет как минимум две составляющие: проектную и историческую. Так, советское включало в себя, с одной стороны, концепты строительства «нового общества», с другой — госкапитализм и теневую экономику, неоколониализм и локальные национализмы, технократию и ГУЛАГ, кафедры научного коммунизма и кружки «антисоветчиков». Постмодерн как проект требовал аннулировать всевозможные иерархии власти, а как исторический феномен оказался связанным с новыми, более тонкими формами глобального доминирования и иерархий. На этом фоне специфика постсоветского заключалась в том, что собственного проектного содержания у него не было. В остатке была лишь историческая реальность, заключавшаяся в распаде советского.
Распад советского был встроен в глобальные дискурсы 1990–2000-х годов, а потому его протагонисты оказались в зависимости от интересантов-вдохновителей, причем настолько, что последних можно было бы назвать истинными протагонистами и vice versa. В частности, речь идет о западных научных институциях, занимавшихся изучением «постсоветского мира», и международных арт-фондах и кураторах, инспирировавших, финансировавших и направлявших развитие постсоветского. При этом само содержание постсоветского оставалось пластичным: сюда входила не только «прогрессивная ностальгия», питавшая неосоветские проекты «новых левых», но и разнообразные локальные мифологемы. В частности, поиск «теней забытых предков», инициированный бывшими советскими людьми во всех республиках экс-СССР, будучи типичной постколониальной проблемой, стал характерным трендом постсоветского, как бы ни различались новые мифологии каждой страны.
Предметом доклада будет рассмотрение того, как постсоветская Центральная Азия становилась предметом научного изучения и художественных репрезентаций, кто инициировал, финансировал и осуществлял ключевые проекты, каким образом эволюционировали художественные сообщества в зависимости от того, кому была интересна их деятельность, и кто был ее основным потребителем. В докладе будет нюансировано понимание конструктной природы постсоветского, что позволит яснее увидеть симуляционную специфику его современных неоимперских реинкарнаций.