«Сколько весит звук?» Отрывок из проекта «Безграничный слух. Портреты»
Проект «Безграничный слух. Портреты» объединяет истории людей, которым довелось пережить события, радикально изменившие их отношение к слуху и восприятию звука. Их опыт представлен в форме текстовых портретов, написанных несколькими авторами. Перед авторами, читателями и главными действующими лицами этих историй встает ключевой для проекта «Безграничный слух» вопрос: как понять и испытать восприятие звука, кардинально отличающееся от привычного?
Портреты созданы к выставке «Бесконечный слух», которая проходила в Музее современного искусства «Гараж» в Москве с 8 июня по 2 сентября 2018 года.
«Сколько весит звук?»
Лоуренс Абу Хамдан. Портрет Самера
Самер — бывший заключенный сирийской тюрьмы Сайедная. С начала массовых протестов в Сирии в 2011 году в тюрьме, расположенной в 25 километрах к северу от Дамаска, казнили более 13 000 человек. Сайедная закрыта для независимых наблюдателей, заключенные в ней содержатся в темноте. Воспоминания немногих выживших — единственный источник информации о происходившем внутри Сайеднаи. Художник и исследователь звука Лоуренс Абу Хамдан в сотрудничестве с правозащитной организацией Amnesty International и лондонским проектом Forensic Architecture провел акустическое расследование беззакония в сирийской тюрьме.
Пытаясь воссоздать звук закрывающейся двери главного входа в Сайеднае, я проигрывал Самеру записи звука металлические двери — от самых тихих к самым громким. Но ничего из услышанного не подходило — Самер снова и снова просил прибавить громкость. Каждый раз я увеличивал громкость на 4 децибела — разница, едва заметная человеческому уху. Чтобы усилить эффект, я также увеличивал реверберацию на половину секунды, имитируя акустику большего пространства. Звук становился все громче, а виртуальное пространство — все больше, пока я наконец не дошел до записи лязга огромной двери, проигранного в пять или шесть раз громче, чем в реальности. Кроме того, я увеличил реверберацию до 3,5 секунд — такой звук издала бы закрывающаяся дверь в Соборе Парижской Богоматери (то есть в огромном сводчатом пространстве с потолками не менее 35 метров). В тюрьме же высота потолка в коридоре, соединяющем общую дверь с камерой Самера, не превышала 4 метров, и такая реверберация звука была практически невозможна.
Когда я проиграл эту запись, Самер был поражен. Он остановил меня и сказал: «Такой же звук я слышал в Сайеднае. Только это не дверь лязгнула, а ящик с едой упал в конце коридора. По звуку было ясно, сколько в ящике буханок хлеба». По законам физики упавший на пол ящик ни за что не издаст такого звука, однако в этой ситуации законы физики не имели силы. Непреклонная уверенность Самера в том, что он вновь слышал звук, связанный с прибытием еды, навел меня на мысль о том, что речь шла о силе не звука, но — подспудно — голода. Самер слышал «пограничный звук» — феномен на пороге объективной реальности и субъективного восприятия — голод, наложившийся на восприятие звука. И этот голод был настолько силен и так изменял восприятие, что звук упавшего на пол ящика с едой становился лязгом металлической двери в пространстве, сравнимом с нефом в Соборе Парижской Богоматери.
Да, то, что слышал Самер, существовало между объективной реальностью и его субъективным восприятием, искаженным острым чувством голода. Падение ящика с хлебом — звук, служивший ключом к пониманию того, будет ли — хотя бы частично — утолен голод, и гипертрофированное воспоминание узника Сайеднаи об этом звуке показывает, как чувство голода формировало — определяло — восприятие звука вообще. Пережитый заключенными голод возможно описать словами («Мы не ели по семь дней подряд»), однако именно невербальная «печать», оставленная этим чувством на восприятии окружающей действительности, делает его в каком-то смысле более ощутимым, понятным и реальным для тех, кто недостатка в еде не испытывал.
Искаженное восприятие звука также могло быть связано с тем, что разнос еды в Сайеднае сопровождался самыми жестокими побоями. «Когда открывают дверь, наверху как будто дерутся… — вспоминает другой бывший заключенный, Анас. — Это значит, что сейчас принесут еду». Звук упавшего на пол ящика мог ассоциироваться со звуком массивной закрывающейся двери, поскольку оба зачастую предваряли пытки. Этот гипертрофированный лязг, «пограничный звук», выросший в нечто отличное от лязга металлической двери и удара об пол ящика, предупреждал о возможных пытках и одновременно — в зависимости от веса упавшего ящика — возвещал о конце или продолжении крайнего голода.
В интервью с Самером обнаружился удивительный парадокс: в одном его высказывании сосуществовали ошибочность и предельная точность. Я пришел к выводу, что ключевые для понимания жизни в Сайеднае моменты часто запоминались на телесном уровне — в состоянии искаженного восприятия и спутанного сознания. Конкретный звук, сопровождавший разнос еды, в Сайеднае казался невероятно громким, буквально оглушительным в силу того, что он был жизненно важен для заключенных. Гипертрофированное восприятие указывало на состояние предельно обостренного внимания, в котором вынужденно пребывал Самер. Искажение силы звука в его сознании позволяет понять, что значит слушать и слышать в ситуации, когда малейшие вариации в ощущении звука имеют огромное значение для жизни слушающего и его близких. Разница между физической реальностью звука и воспоминанием о звуке оказалась намного важнее реконструкции звука закрывающейся двери или падающего на пол ящика.
Осознание этой пропасти приближает к пониманию масштаба и жестокости сил, которые способны превратить звук падающего на пол ящика в лязг огромной металлической двери с 3,5-секундной реверберацией. В путанице с дверью и ящиком слышатся три испытания, которым подвергаются заключенные в Сайеднае: голод, избиения и слепота. В искажении звука в сознании Самера сохранился осязаемый след тех экстремальных состояний и переживаний, через которые проходят бывшие и нынешние узники Сайеднае.