Секретик № 24. Квартиры андерграунда
После смерти Сталина в СССР развернулась программа строительства дешевого панельного жилья, вызволившая миллионы людей из коммуналок и домов барачного типа с удобствами на улице. Но легендарные Квартиры андерграунда — квартиры с большой буквы, — располагались не в хрущевках, а на квадратных метрах старых, дореволюционных или столь же просторных сталинских домов. Таким был и дом семьи Эрастовых, куда молодым человеком попал художник Игорь Макаревич.
Огромная семья (Константин и Елена Эрастовы и семь их детей) занимала этаж двухэтажного особняка. Эрастовы были убежденными толстовцами и даже пытались жить в деревне и следовать заветам писателя. Но оказалось, что в хрущевские времена это было невозможно: с деревенской общиной все еще боролись, а сельскую жизнь пытались укрупнить уже даже не в коллективные хозяйства, но в целые агрогорода. Эрастовы вернулись в Москву. Гости всех оттенков инакомыслия не переводились, а всеобщим любимым занятием, как рассказывает Макаревич, была идеализация воображаемого Запада.
Про другую квартиру, где жили диссиденты Раиса Орлова и Лев Копелев, химик Наталья Брауде вспоминает: «Разговор напоминал состязания хороших рапиристов: реплики, шутки, знакомые и незнакомые имена просвистывали мимо ушей, как удары клинков. Новичкам вроде меня было трудно уследить за разговором, который, кроме того, велся на языке полунамеков и выражений, уже известных в Квартире, но непонятных для непосвященных».
С середины 1970-х обитатели потайных квартирных миров собрались на выход в мир потусторонний, то есть на Запад — проверять, каков он на самом деле. Петр Вайль и Александр Генис приводят список локаций, где уместно было существовать интеллигенции и богеме во времена советской империи, окончательно утвердившейся в реальности своей политики и призрачности демократических идеалов революции, — «в подвале истопника, в ссыльном поселке, в будке сторожа, в пригородном бараке, наконец, в эмиграции». Туда и отправились в 1979 году Эрастовы в поисках не только свободы собраний, но и свободы действий, слова и совести. Похороны и проводы за границу были почти одним и тем же, как говорят все, кто жил в те времена. Макаревич поехал с друзьями в аэропорт Шереметьево и снял панорамы окаменевших лиц — в повторную встречу никто не верил. А потом поехал на Большой Гнездиковский, в квартиру Эрастовых, пока ее не снесли вместе с домом, и сфотографировал стены, покрытые сотнями самых разных надписей, от (шуточно) философских до (шуточно) антисоветских. Художник забыл поменять пленку, и лица провожающих на его снимках проступают на обоях. Возникает эффект витрины: люди как будто всматриваются в обои, закрытые музейным стеклом.