Ольга Воробьева «Один маленький карантинный замес»
Шла тринадцатая неделя карантина. Супруги Звездочетовы надежно замуровали демисезонку, явив на свет круизную коллекцию из двух чемоданов с развевающимися лохмами пищевой пленки, в которую они еще недавно экономно пеленали свой багаж, с шиком прогулявшийся вместе с ними до турецкой «трешки» и обратно. Затем неоднократно перегруппировали постоянную композицию из всесезонной одежды и обуви в шкафу-купе, натерли до слепящего блеска всю мебельную группу, включая кота Кузьму Дармоедыча, резиновый поддон под раковиной на случай протечки и кукольный гарнитур-тройку давно замужней дочери.
Основательный Звездочетов — по отработанной годами службы (завхозом в санатории поселка Мосрентген) привычке — тщательно фиксировал все находки и потери этого предоставленного самой природой аудита.
Из положительных моментов значились неожиданно отыскавшиеся в плохо проветриваемом зеве пожилого, еще бабкиного, гардероба:
— старая дедова донка-закидушка, якобы самая уловистая из ПалСтепанычева арсенала, так и не проверенная в деле;
— разбитый и запрятанный от жены в жестяную кофейную коробку Nestle градусник с выпадающей и жужжащей по ладони серебряной бусинкой ртути («положительный аспект заключается в самообещании утилизации по всем правилам, с вызовом отряда МЧС», — аккуратно записал Звездочетов);
— кружевные стринги Звездочетовой, исчезновением которых та попрекала супруга, пряча за морщинками неуверенного смеха подозрение в супружеской неверности;
— самиздатовская подшивка журнала «Юный натуралист» с 1975 по 1978 год («вот сейчас и займусь погружением в тайны Вселенной»).
Также среди находок оказался внук Васенька, с которым дня три назад начали играть в партизан и фашистов. Судя по количеству объедок в виде липких конфетных фантиков и запасам хлеба, колбас и печений «молочный ломтик», партизаны этого шкафа могли еще с месяц заниматься подрывной деятельностью прямо под носом у трудолюбивых фашистов — Звездочетова и Звездочетовой, — оставаясь при этом не обнаруженными. Особенно в случае отсутствия аудиоконтактов с родителями Васеньки — те неумолимо отчищали интимные уголки своего персонального самозаточения и были заняты постижением смысла дальнейшего совместного существования.
Из неприятных аспектов — вылезло необъяснимое ощущение какой-то незавершенности — зудящее, обволакивающее, словно склизкая, хрумкающая парниковая пленка, которую они со Звездочетовой вот уже третий сезон отмывали и хранили, чтобы укрывать ребристый каркас минитеплички под рассаду дачно-овощных культур. Культуры оказывали сопротивление, никак не хотели брать пример с высокоурожайных грядок соседа ДимДимыча, а в этом году и вовсе оказались бесхозными и существовали сами по себе, философски готовясь к самосеву.
Так вот, та самая всепроникающая тревожность, что не давала Звездочетову бесшабашно храпеть по ночам, читалась в суетливых движениях Звездочетовой в те моменты, когда та замечала на себе его неодобрительный взгляд, отражалась в вечно изумленных зенках внука Васеньки и даже в траектории движений Кузьмы Дармоедыча — эта тревожность не давала покоя ни на мгновение.
Заставляла властелина этой кооперативной вселенной вновь и вновь перевешивать декоративные полки с гжелью, заделывая дырочки от предыдущего их местоположения самоклеящимися крючками для полотенец и васенькиными объемными стикерами в виде фауны тропических лесов Африки и Амазонки.
Нашептывала передвинуть диван к окну, а письменный стол — к кровати со стороны супруги Звездочетовой, причем сделать это требовалось непременно посреди ночи.
Зудящее смятение провоцировало бодро изобразить позывные пионерского горна в пять тридцать утра и созвать весь двор-колодец панельной многоэтажки на балконную фитнес-перекличку, часто матерную, под неумолчный бубнеж и неодобрительные шарканья Звездочетовой и Васеньки к туалету и обратно до кроватей.
Тревога росла и наливалась силой, заполняя все пространство двушки, надуваясь в гигантский пузырь, вытесняя из зоны его личной необходимости эти шкафы с идеально разложенным содержимым, потертый локтями егозливого Васеньки обеденный стол, шаткое трюмо с родительской дачи, постанывающую от каждого движения супружескую кровать вместе с притворно спящей Звездочетовой и даже вечно чумазого партизана Васеньку.
У Звездочетова неожиданно обострились зрение, слух и обоняние. Он неприязненно поразился открытию, что его многолетняя супруга и сожительница по вечерам тайно покуривает в туалете, закидывая окурки в непрозрачную бутылку, наполовину заполненную водой. Одновременно с сигаретой она жует мятную жвачку и что-то читает в телефоне, улыбаясь тем подвидом улыбки, который давно не адресовался ее законному однофамильцу.
С изумлением установил он также, что Звездочетова утаивает для Васеньки лучшие куски курицы из супа, а вдобавок к этому цинично выбирает нелюбимые внуком горошины из овощной смеси и перекладывает их в тарелку мужа, игнорируя, что он, Звездочетов, тоже ненавидит горох в гарнире.
Самые неприятные открытия сконцентрировались в области оценки внешнего облика супруги.
С возрастающим раздражением подивился он, насколько не идет Звездочетовой этот пегий цвет волос. Лицо ее он вдруг нашел стертым и смятым, а фигуру нелепой и словно слепленной из отбракованных Всевышним кусков человеческих туловищ и конечностей.
Даже обожаемый некогда внук не миновал строгой переоценки уже пять лет присущих тому моральных и человеческих качеств.
Звездочетов изумился, неожиданно поняв, что голос Васеньки прорезáл пространство чересчур острыми, буравящими слух и каркающими нотами. А больно впивающиеся в пятки фрагменты конструктора, детали машинок и колпачки от фломастеров казались специально подложенными надоедливым партизаном артефактами, призванными окончательно разрушить без того хрупкое и изрядно потрепанное эмоциональное состояние Звездочетова.
Этой ночью ему приснился сон. Он, Звездочетов, стоял в центре пластикового пузыря и смеялся. Заряжаясь этим ликованием, пузырь разрастался, подминая, скореживая и выжимая сок из всего, что мешало его пространственным перспективам. Вот разлетелись и слились в радужные обои кухонные шкафы с переполняющими их шпротами, банками в свиных и коровьих головах и звездочками «Космостарс». Заварились в разноцветную кашу дачное трюмо, сама Звездочетова в ненавистном горошковом халате и почему-то его красные «Жигули», сто лет ржавеющие в бесколесном обличье в отцовском гараже. Он обхохотался, глядя, как гроб с соседом Пивоваровым замусолился в помидорно-патисонных закрутках семейства пьянчужек Боковых, а надоедливая левретка чинной интеллигентной пары с верхнего этажа образовала причудливый замес с салазками, коньками и глазами семейства спортивных энтузиастов из общего со Звездочетовыми межквартирного коридора. От надрывного неуклонного смеха Звездочетов начал потеть и задыхаться, он знал, что спасение находится где-то вне комнаты, за пузырем, нужно найти, опознать, что-то сделать. Что? Что?
Всхлипывая и похрюкивая от неостановимого хохота, он заметил Васеньку, забившегося в угол с расширенными от ужаса глазами. Пузырь вертелся, раскидывая по стенам ошметки чуждого Звездочетову мира, разукрашивая трясущегося парнишку взорванными соусами, раня осколками хрустальных люстр, колотя обломками то ли куриных, то ли человеческих костей. Еще секунда — и Васенька будет раздавлен и сольется с этим безумным маревом, шипастым коктейлем из сломанного, раздробленного мироздания. Звездочетов всхлипнул, схватывая остатки липкого воздуха, оттолкнулся от центральной оси — и выскочил из пузыря, хватая, сминая ненаглядного Васеньку, пряча и уберегая его от собственной вселенной.
На этом месте ему удалось проснуться. В квартире было тихо и по-прежнему чисто. Только половина кровати, принадлежащая Звездочетовой, была пуста и почти не смята. Поставленный впритык письменный стол не помешал его супруге покинуть анатомические вмятинки, образовавшиеся с годами на супружеском ложе, и незаметно выползти из комнаты.
«Пожрать пошла», — с вновь возрастающей ненавистью подумал Звездочетов и, протерев пот пододеяльником со стороны Звездочетовой, двинулся уличать нарушительницу негласного договора (подписанного, впрочем, лишь одной стороной — стороной самого Звездочетова).
На кухне, однако, было пусто. Его голоногие шаги гулко отдавались в пространстве, начисто лишенном бактерий и пылевых примесей. Звездочетов решил перекусить, раз уж зашел на территорию, обозначенную в недавно нарисованной им на листе А4 карте внутриквартирного пространства как хозблок. Привычно достал и разморозил два куска хлеба, шлепнул на них по ломтю консервированной ветчины, густо полил кетчупом, мелко накрошил соленый огурец (закруток Звездочетовым хватило бы еще на две эпидемии), слепил два куска в сэндвич и стал задумчиво жевать. Есть на самом деле не хотелось. Мучила фраза из сна — ее он почему-то запомнил очень хорошо. «Нужно что-то сделать».
Из этого состояния его вывел странный звук. Шуршание? Осторожное ковыряние, словно в коробке с гвоздями? Царапанье мелких лапок?
Звездочетов выключил свет, нащупал огромный столовый нож, попутно опрокинув бутылочку с кетчупом. За всей этой возней его обновленный идеальный слух выявил новый звук: кто-то открыл и аккуратно закрыл дверь в квартиру...
Звездочетов опять вспотел, переложил нож в другую руку, вытер правую о трусы, борясь с комком ужаса, подошедшим к самому горлу вместе с рвотным позывом.
Шаги! Луч фонарика пробежал пугливым зайкой через коридор, мазнув большие пальцы голых ног застывшего Звездочетова. Затем тьма вновь окутала всю зону партизанского движения, игриво обозначенную на его личной карте А4 как «усадьба купца первой гильдии А. Ж. Звездочетова».
Шаги прекратились, сменившись глухими шлепками в сопровождении жуткого в своем спокойствии глубокого дыхания.
Вспомнив недавний сон, служивший, как он теперь осознал, тревожным предупреждением, Звездочетов выставил руку с ножом перед собой, мысленно послал последнее «прости» вновь ставшим ему дорогими Васеньке и Звездочетовой, и семенящими шагами двинулся в бархатную темноту прихожей.
Вор (а Звездочетов искренне надеялся, что неизвестный проник с простодушной целью поживиться провизией) сидел на корточках спиной к хозяину усадьбы и, подсвечивая телефонным фонариком, копался в приготовленных к обмену книжных колоннах.
Это его Звездочетова придумала систему внутриподъездного обмена художественной литературой: расположившаяся в межквартирном коридоре коробка из-под микроволновки заполнялась прочитанными книгами, выстаивалась пять дней, прощаясь с потенциальными молекулами вируса, а затем разбиралась пристрастившимися к чтиву жильцами.
Подсвеченная фонариком фигура налетчика напоминала огромного паука — две коленки торчали в стороны от широкой спины, а наклоненная голова сливалась с туловищем, что вселяло в Звездочетова еще больше ужаса.
Он все еще мельчил шаги, проклиная себя за нерешительность и мысленно прокручивая героический сценарий нападения в прыжке с безошибочным приставлением ножа к сонной артерии преступника. А если у того пистолет? Или обрез? Почему он не заказал на «Озоне» тот гвоздезабиватель, который присмотрел в каталоге электроинструментов еще месяц назад? Можно было бы расстрелять нарушителя гвоздями издалека, безопасно сохраняя социальное дистанцирование. Господи, как страшно! Сердце пыталось выпрыгнуть через пересохшее горло, в голове что-то размеренно ухало, часть съеденного сэндвича просилась наружу.
Между тем Звездочетов осознал, что почти вплотную приблизился к паукообразному чудовищу. Он растерялся, не зная, что делать дальше. В фильмах герои, прежде чем тыкать ножом, обычно вели заключительную беседу с преступником, четко излагая причины неотвратимого убийства, заодно распаляя и подбадривая себя самого.
Скорее всего, следовало закричать, мол, ага, попался, прощайся с жизнью — или что-то в этом роде. А если у человека больное сердце? Может, просто спросить, что он тут делает? А если там все же пистолет?
Все эти мысли в секунду пронеслись в судорожно соображающем мозгу Зведочетова. Вдруг что-то мягкое коснулось его лодыжки. От неожиданности он крупно затрясся и издал сдавленный звук — нечто среднее между ревом раненого гиппопотама и последним всхлипом повешенного из сериала, увлеченного избыточным реализмом.
Паукообразный преступник резко развернулся, выронил фонарик, собрался выпрямиться, но лишь со всей силы протаранил головой живот Звездочетова. Звездочетов скорчился от боли и упал на колени. Раздался душераздирающий вопль кота Дармоедыча — похоже, именно он был ответственен за мягкие прикосновения, за что и поплатился придавленной конечностью. Звездочетов, мелко дыша, зашарил в темноте руками с растопыренными пальцами в попытке схватить преступника, нож безадресно улетел в темноту еще во время падения.
Ему удалось ухватить негодяя за куртку — тот затравленно вырывался, извиваясь и вскидывая нелепые длинные ноги. Они продолжали молчаливо, но напористо бороться, когда вдруг услышали спокойное васенькино: «А вы цево свет не вклюцяете?»
Оба замерли, потом одновременно закричали «Уходи, уходи!», после чего Васенька наконец-то дотянулся до выключателя.
Звездочетов, еще задыхающийся от борьбы, поглядел в большое настенное зеркало, где поэтапно различил изумленного Васеньку, обиженно шипящего Дармоедыча и себя, вцепившегося в растрепанную и ошеломленную от пережитого Звездочетову в черном спортивном костюме.
— Я же вижу, как ты на меня смотреть стал, — говорила Звездочетова, все еще сидя на полу в прихожей через пятнадцать минут после происшествия, — вот и решила — начну пробежки. Днем наружу нельзя, а ночью кому я нужна? Бегаю себе и бегаю вокруг дома. На улице хорошо, благостно так — и тихо-тихо. А у меня в наушниках музыка до того энергичная — Лещенко там, Пугачева, Укупник. Так я поэтому и не услышала, как ты подошел!
— А чего ты тут копалась-то? — спросил польщенный и как-то сразу застеснявшийся Звездочетов. Он передал жене кружку с чаем и теперь смущенно оправлял перемазанные кетчупом, порванные в битве трусы.
— Так вспомнила, что у нас с тобой вон та тумбочка неохваченной осталась. Все отмыли-разобрали, а она вечно то книгами заставлена, то пакетами с мусором. Какой чай душистый! С чабрецом?
— С мелиссой, — автоматически ответил Звездочетов, не сводя глаз с явившейся их обзору из-под разрушенных книжных колонн тумбочки, где они так давно хранили всякую всячину, что уже позабыли, что именно там припрятано.
Он еще лет десять назад, в целях личностного роста и окончательного закрепления за собой титула главного дизайнера семьи Звездочетовых, обил старую, списанную из санатория тумбочку изумительным бордовым дерматином, украсив свой шедевр золотыми декоративными гвоздиками. Звездочетов вдруг совершенно отчетливо вспомнил, что не стала она — точно не стала! — составной частью его ночного кошмарного месива. Не ее ли он высматривал тогда в поисках решения так и не озвученной, не выявленной усталым мозгом проблемы?
Он перевел взгляд на Звездочетову. Та уже поставила чашку с мелиссой на пол и тоже сосредоточенно уставилась в угол с тумбочкой.
— Нозицек, — сказал Васенька, резво подбежавший к фамильному шедевру Звездочетовых, раскачивая маленькими ручками воткнутый в дерматиновую плоть зубастый кухонный нож — свидетельство полного провала главы семейства как единственного защитника территории и альфа-самца.
— Не трогай, острый! — хором заорали Звездочетовы и выполнили одновременный бросок на опасный объект, закрывая общей грудью доступ их общему бесценному партизану к неминуемой травме.
Васенька отпрянул и расплакался.
— Не плачь, не плачь, Васенька, герои не плачут, — успокаивали внука Звездочетовы, — а вот смотри, что мы тебе покажем.
Трясущимися от всего пережитого за ночь руками Звездочетов вскрыл наконец эту чертову тумбочку и, наклонив, высыпал на пол все содержимое.
Ничего особенного — банка с пуговицами, высохшие тюбики с гуталином, разменные монетки. И альбомы. Вся доцифровая эра семейных фотографий заполошного купца первой гильдии и его купчихи, по совместительству вражеской партизану Васеньке ячейки, прописанной на данной карантинной жилплощади.
Звездочетова растерянно взяла верхний альбом и начала листать — вот ее мать строго глядит на неспящих в положенный час Звездочетовых с картофельного поля колхоза «Новый мир». Брат Коля, еще живой, в возрасте Васеньки, — заплаканный, но довольный — с отвоеванным у бабки внеплановым леденцом в виде петушка. А это...
— Я сейчас, — вдруг засуетился Звездочетов и нырнул в комнату.
Он натаскал подушек с дивана, набросал их прямо в прихожей, и они уютно устроились со старыми фотоальбомами на коленях, зажав своими подрагивающими от невыносимой радости теплыми боками засыпающего Васеньку.
До утра они рассматривали, вспоминали, удивлялись на свои глупые, юные, влюбленные нецветные лица, изредка поглядывая на себя сегодняшних, еще более глупых — чуть было не растерявших то единственное, что имело значение.
Первый рассветный луч, отраженный от противоположного окна их густонаселенного дома-колодца, бесшабашно устроился на щеке Звездочетовой, подсвечивая ее золотистые веснушки и радостные морщинки вокруг глаз.
— Какая ты у меня красивая! — Выдохнул восторженный Звездочетов и потянулся было к ней через голову Васеньки.
В это время раздался звук пионерского горна — некий бездарный подражатель пытался присвоить все утренние лавры находчивого купца первой гильдии Звездочетова.
Тот дернулся, затем умоляюще глянул на Звездочетову — та утвердительно качнула головой — вся засветившаяся, пунцовая от счастливого смущения. Звездочетов бодро вскочил, ласково чмокнул жену в лохматые пшеничные — они же пшеничные! — волосы и побежал на балкон — оповестить дом-колодец о начале нового, замечательного дня, а заодно посрамить нелепого имитатора.
Автор о себе
Что сказать о себе? Перебрала несколько профессий: учительствовала, домохозяйствовала, помогала детям с французским, ездила в Швейцарию — обучать одну инфанту русскому и французскому.
Когда открылась возможность учиться онлайн — ухватилась и учусь, самообразовываюсь до сегодняшнего дня. В частности, недавно окончила курс по магическому реализму в одной из литературных мастерских. Хочу выучиться на сценариста.
Я журналист, блогер, начала публиковаться под ником Белла Воробьева.
Люблю детей, путешествия и розовых мишек Александра Захарова.
Одно время писала стихи, но получалось либо слишком затейливо, либо «не уходи, побудь со мною», которые никто не захотел замузыкалить. На сегодня почти готов мой второй рассказ о самоизоляции, поработаю над циклом и опубликую.
Всем дерзающим и начинающим день с кофе — привет и удачи.