Усто Мумин

Александр Николаев родился в дворянской семье. Отца он вспоминал как страстного поклонника искусства, мать — как блестящую пианистку. В юности обучался академическому рисунку; в этот же период осознал, что ему «нравятся сильные и загорелые» мужчины¹. Проникнувшись левыми идеями, поступил на курс Казимира Малевича в московских Свободных художе- ственных мастерских (1919), но спустя несколько месяцев был мобилизован на Деникинский фронт. Затем направился в Туркестан, желая, по его собственным словам, «революционизировать искусство <...> в качестве художника- большевизатора»². По дороге в Туркестан Николаев задержался на полгода в Оренбурге, где «увлекся и женился», и лишь через шесть месяцев, когда брак распался, направился в Ташкент (1920), а еще через полгода — в Самарканд.

Позднее (1939), описывая приезд в Среднюю Азию, Николаев замечал: «Известен мне был <...> классический случай с крупным французским художником Поль Гогеном, который семь лет прожил на острове Таити, живя как туземец, исполняя все их ритуалы и обычаи. <...> У меня явилась мысль повторить этот опыт на себе». Такое поведение стало уникальным для сообщества русских художников в Самарканде. Следуя своему замыслу, Николаев поселился в мусульманском квартале — махалле, быстро овладел основами узбекского языка и, обратившись в ислам, принял имя Усто Мумин (Усто — мастер, Мумин — правоверный), ставшее его творческим псевдонимом. «Революцио- низация искусства» обернулась «автохтонизацией большевизатора». Первые работы художника появились через полтора года после начала новой жизни. Мумин также входил в неформальный художественный кружок Даниила Степанова (1921–1924), в котором культивировалась любовь к Италии и особен- но к эпохе Кватроченто. Именно в творчестве Усто Мумина коллективный поиск участников кружка обрел не только пластическую, но и тематическую цельность. Сплав итальянского искусства, персидской миниатюры и русской иконы в его картинах дополнился сюжетами андрогинии: протагонистами цикла 1920-х стали женственные юноши. Образы этих юношей вдохновлены были частью ритуализированной жизни Самарканда. Одна из особенностей цикла — его внутренний нарратив: так или иначе, все сюжеты касались драматичной истории любви двух юношей из мусульманской среды.