Советский Восток. Исход. Поиск новых оснований

Уже не одно десятилетие не утихают дискуссии вокруг проблем Востока, воображаемого Западом. Наиболее заметным трудом на эту тему стал и, вероятнее всего, остается «Ориентализм» Эдварда Саида, где автор с монотонной убедительностью, обращаясь к большому количеству литературных и документальных текстов, выводит образ Востока как магического пространства и вместе с тем совершенно «другого», то есть иного по отношению к реальности, считающейся безальтернативно осевой: к пространству западной культуры и традиции.

Такого рода отношения порождают не только случаи прямого политического подчинения, но порой и разнообразные формы культурной колонизации и даже самоколонизации. Примеры поиска новых духовных и культурных ориентиров для творчества можно было встретить и в Российской империи, в частности после завоевания ею Центральной Азии. Первопроходцем считается Василий Верещагин, который приехал в Самарканд в 1868 году сразу после завоевания города Константином фон Кауфманом. После Верещагина была совершена еще не одна художественная экспедиция, в том числе поход 1921 года, в котором участвовал Кузьма Петров-Водкин, создавший по мотивам увиденного знаменитый цикл зарисовок «Самаркандия».

Другой заметной причиной для поиска себя, другой духовности и новых оснований в «загадочном мире Востока» (где под Востоком подразумевалось что угодно) можно назвать назревающий уже во второй половине XIX века кризис христианской картины мира. Кризис — вышедший за пределы философских книг и закрытых дискуссий групп интеллектуалов, что к концу XIX — началу ХХ века привело к расцвету веры в мистические, в том числе восточные учения и традиции, будь то йога, египетское Таро, поиск Шам- балы и т. д.

С Востоком — как в широком «ориенталистском» смысле, так и в контексте Центральной Азии как частного случая «своего Востока», то есть российской и советской территории, — на протяжении первой половины ХХ века себя связывали почти все персонажи настоящей выставки. Георгий Гурджиев в своей знаменитой книге «Встречи с замечательными людьми» рассказывает о своем длившемся 11 лет путешествии по Центральной Азии — правда, о достоверности этих событий до сих пор спорят биографы. В доме-музее Андрея Белого в Москве хранятся предметы из Туркестана — тюбетейка и покрывала со специфическим орнаментом. В Ташкенте жила и работала видная антропософка — поэтесса Елизавета Васильева (до замужества — Дмитриева), также известная под псевдонимом Черубина де Габриак. Васильева состояла в близких отношениях с одной из ключевых фигур в мистических делах Серебряного века — Максимилианом Волошиным, у которого в доме в Коктебеле побывали, вероятно, все без исключения страждущие «сверхтонкого познания». Также в Ташкенте жила художница — подруга Черубины, скульптор, иллюстратор сюжетов персидской мифологии и эпоса Римма Николаева. Она была антропософкой, участницей мистической организации, действовавшей в Ташкенте и Ленинграде в 1920–1930-е. Николаева в опре- деленный момент состояла в отношениях с востоковедом и переводчиком Юлианом Щуцким, с которым познакомилась на фоне общих интересов в антропософии там же, в Ташкенте. В то же время традиция поиска чисто творческих вдохновений, равно как и «экзотических» образов и фактур на «Востоке», начала раскрываться с новой силой в ранние советские годы. Речь идет о небольшом круге художников, приехавших из разных уголков России в Самарканд в связи с неожиданной программой советской власти, постановившей срочно восстанавливать местные средневековые памятники. Исследователь Борис Чухович называет группу художников, куда наряду с другими входили Даниил Степанов, Александр Николаев (Усто Мумин) и Алексей Исупов, «прерафаэлиты Самарканда», что во многом связано с огромным пиететом художников перед итальянской культурой, языком и изобразительным искусством. Сообщество активно работало над своим проектом живописи, связывая воедино достижения итальянского Ренессанса, технику персидской миниатюры, русскую икону и ряд мусульманских традиционных сюжетов, например, культуру бача-бази — чайханских мальчиков-танцоров, демонстрирующих в ходе представления свою андрогинную красоту. Однако этот яркий и самобытный проект не просуществовал долго — Самарканд оказался про- странством, свободным от идеологического давления в искусстве, лишь на короткое время. Исупов и Степанов под разными предлогами покинули страну советов и переехали в Италию, где последний даже сумел принять участие в Венецианской биеннале 1926 года — как раз с работами, созданными в период «прерафаэлитов». Судьба Николаева более трагична: он в связи с целым рядом обвинений оказался в лагерях. На сегодняшний день наследие группы рассеяно по миру, заметная часть работ утрачена.

А. М.