Инклюзивность и ненормативная телесность: переживание ярости как психотравмы в эстетике «театра жестокости»

Автор:
Ник Нейман — поэт, художник, культуролог, переводчик квир-исследовательских и искусствоведческих работ.

Научный редактор:
Мария Щекочихина — менеджер отдела инклюзивных программ Музея современного искусства «Гараж»

Аннотация: в статье рассматривается проблема включения людей, чей рост не соответствует широко распространенным представлениям о стандартном росте, в современную сценическую жизнь и связанные с ростом стигма и психологические травмы, а также взаимосвязь устоявшихся социально-культурных норм гендера с ростом. Автор исследует в своей статье истории квир-людей с дефицитом гормона роста (СТГ), что обусловливает отношение к их телесности как к ненормативной и искажение восприятия их возраста, основанного на эйджизме и механизмах исключения, свойственных ему. Проводится анализ маргинализации повседневной и творческой жизни людей с дефицитом СТГ и возможности сублимации ярости на сцене. В статье критикуется классический канон амплуа и репрезентации людей с дефицитом гормона роста, приводятся примеры успешной инклюзии в кинематографе и предлагается новый подход к самовыражению на сцене посредством поэзии и перформативных практик на основе концепции театра жестокости Антонена Арто. 

ВВЕДЕНИЕ 

В своем исследовании автор ставит перед собой задачу осветить тему людей с дефицитом гормона роста (СТГ) в контексте инклюзивный практик, реализуемых в театре, а именно: 

  • проанализировать, как изменялось отношение социума к людям, чей рост не соответствовал широко распространенным представлениям о нормальном росте, за последние столетия, затронув при этом собственный опыт, связанный с дефицитом СТГ; 
  • описать и проанализировать механизмы исключения и стигматизации людей, чей рост определялся и определяется как «низкий» или «экстремально низкий», на примере работы в театре, амплуа и ролей, которые им предлагались; 
  • охарактеризовать внутренний опыт восприятия собственной телесности людьми с дефицитом СТГ на примере концепций Ж. Батая, М. Мерло-Понти, опыт своеобразной трансгрессии, потребности преодолеть пределы своего тела и условия существования мышления и чувственности в опыте «абсолютной негативности» (экстаза, безумия, оргазма, смерти). 

Автор полагает, основываясь на собственном опыте, что человек, чья телесность определяется другими как ненормативная, обладает особым уникальным экзистенциальным опытом ввиду переживания фрустрации в том или ином этапе жизни или на протяжении всей жизни. 

Автор замечает, что в современном театре, как и в академическом, все еще не освободилось полноценного пространства для пропорциональных людей с дефицитом гормона роста: актерам предлагаются исключительно комические или детские роли (амплуа травести). Вследствие этого выдвигается экспериментальное переосмысление концепции театра жестокости А. Арто на основе перформанса по мотивам произведения С. Кинга «Дети кукурузы» с человеком с дефицитом СТГ в главной роли. 

СОЦИОКУЛЬТУРНОЕ ВОСПРИЯТИЕ ЛЮДЕЙ С ДЕФИЦИТОМ СТГ 

Низкорослость — это видимая инвалидность, аномально низкий рост взрослого человека. Она связана с недостатком гормона роста соматотропина (гипопитуитаризм) или нарушением его конформации (строения), а также нарушениями формирования скелета (непропорциональный нанизм). Дефицит СТГ может быть как изолированным, когда в гипофизе не вырабатывается в достаточной степени гормон роста, так и с сопутствующим дефицитом других гормонов (половых, щитовидных, надпочечниковых), в таком случае у людей не происходит полового созревания без терапии, а голос и лицо остаются детскими. Люди с непропорциональной карликовостью приковывают взгляд обычных людей чаще. Низкорослые люди с дефицитом гормона роста воспринимается другими зачастую как дети, подростки. 

Т. С., 50 лет: «Издевательств со стороны подростков было немеряно, уже во взрослой жизни могли окружить и начать дразнить карликом или лилипутиком, кому что на ум взбредет. Часто досаждали песней «а у лилипутика ручки меньше лютика». Часто вслед такое кричали. А еще бывало принимали за школьницу и пытались отправить домой» (Т. С. 2021, личная коммуникация).

А. З., 45 лет: «Была неприятная ситуация лет в 26. Подростки пристали на улице, думая, что я их ровесник. Когда поняли, что ошиблись, — отстали» (А. З. 2021, личная коммуникация).

Но из-за недостаточной информированности общество «забывает» о людях с дефицитом гормона роста, считая, что «карлики» все диспропорциональны (с ахондроплазией, которая неизлечима). С конца прошлого века дефицит СТГ успешно лечится инъекциями соматотропина, поэтому таких людей, которые не получили терапию, среди нового поколения все меньше. Инъекции гормона роста позволяют дорасти до генетически прогнозируемого и «социально значимого» роста. Но тут возникает такой феномен, как гендерный хайтизм: для женщин это рост 150 см, для мужчин 160 см. Часто, когда девочки дорастают до указанной планки, им отменяют терапию, несмотря на имеющийся резерв и необходимость соматотропина для формирования внутренних органов и черепа. Современный мир, в том числе «классический» мир искусства, плохо адаптирован к росту 150 см. К низким парням относятся как к неполноценным. Им приходится усиленно компенсировать свой рост. Каждой девушке внушают, что бойфренд должен быть высоким, ну уж точно не ниже нее самой, и им же с детства рассказывают, что «маленькие созданы для любви, а большие — для работы», что «девочке хорошо быть слабой». Мальчикам такое не говорят и при заметном отставании в росте их охотнее исследуют врачи. То есть желания самой девочки вообще не учитываются, будь она даже цисгендерной, не говоря уже о том, что впоследствии может оказаться трансгендерным или небинарным человеком. На популярном имиджборде Двач создаются треды так называемых «карланов», где даже парни с ростом 170–180 см называют себя карликами и думают чуть ли не о суициде. 

К сожалению, по причине устойчивых гендерных стереотипов о том, что «для девочки не важен рост; все мальчики на руках носить будут!; это же так мило для девочки — быть Дюймовочкой!» (прим. — Из личного опыта автора). Врачи неохотно лечат тех, кому приписан женский пол. О том, что девочка может ощущать дискомфорт с таким ростом или вовсе страдать от гендерной дисфории, никто из врачей не задумывается. Автор статьи сам оказался в такой ситуации; ему отказали в лечении, не поставив вовремя диагноз, в итоге планка 150 см не была достигнута. В данном исследовании речь пойдет о людях с дефицитом СТГ или иными формами пропорциональной низкорослости, которые не получили своевременного лечения и не вписываются в категорию «нормативной телесности». 

Когда зоны роста закрыты, рост не спрячешь и не увеличишь (не считая калечащих операций). Человеку, задумывающемуся об актерской карьере, с таким ростом не приходится мечтать о чем-то большем, нежели о комических или детских ролях. 

Издавна низкорослость была тесно связана с различными формами развлечений, включая цирковые представления и «шоу уродов». На протяжении всей истории, как и в современных средствах массовой информации, карлики часто были востребованы в сфере развлекательной индустрии, независимо от их специализации (акробат, шут и т. п.), но не благодаря их мастерству, а из-за их отличительной внешности, в частности из-за их небольшого роста. То, как инвалидность представлена в культуре, может повлиять на ее понимание и, как следствие, на то, как с людьми с атипичным ростом обращаются в обществе. Статьи в СМИ, существующие до сих пор «цирки лилипутов», стендап-комики с низкорослостью, унижающие себя перед аудиторией, — все это искажает восприятие атипично низкого роста, порождает в обществе доминирующие представления о низких людях как «ущербных», неполноценных или провоцирует приравнивание их к детям. Гербер предполагает, что демонстрация людей с телесными различиями является формой социального угнетения и эксплуатации, которая способствует воспроизводству предрассудков и дискриминации, с которыми они сталкиваются. Несколько опрошенных людей с дефицитом СТГ поделились своим мнением к подобной эксплуатации:

А. З., 45 лет: «В школе перед выпускными экзаменами мама одноклассника не от большого ума ляпнула моим друзьям в моем присутствии: «Андрюхе вообще заморачиваться с учебой и работой не надо — пойдет в цирк лилипутов и будет там, ничего не делая, деньги лопатой грести». Друзья были адекватные и просто покрутили пальцем у виска, когда она отвернулась… А я тогда дал себе зарок, что как бы туго мне ни было, в цирк лилипутов — никогда» (А. З. 2021, личная коммуникация).

Низкорослость — это социальная проблема, поскольку атипично низкие люди получают много нежелательного внимания из-за своего внешнего вида, включая пристальный взгляд и словесные оскорбления. Это приводит к социальной изоляции таких людей; часто выявляются нарушения эмоциональной сферы, которые характеризуются дисфорией или дистимией, апатией, повышенной тревожностью, повышенной эмоциональной лабильностью, быстрой утомляемостью и проблемами в половой сфере

Не способствуют успехам людей с гипопитуитаризмом в профессиональной деятельности свойственный им сниженный уровень самооценки, замкнутость, чувство отчужденности, избирательность в социальных контактах и склонность к депрессивным состояниям. Также такие люди не всегда находят себя в профессиональной сфере, поскольку зачастую рост, голос и внешний вид оказывают значительное влияние на выбор профессии

А. З., 45 лет: «Не взяли в ВУЗ преподавателем. Чему я позже был несказанно рад. Если бы взяли, вот тогда бы я, наверное, нахлебался» (А. З. 2021, личная коммуникация).

Профессиональная занятость людей с гипопитуитаризмом, не проходивших терапию СТГ и не достигших социально приемлемого роста, часто ограничивается работой в театрально-цирковых коллективах, а также частичной подработкой или фрилансом. Несмотря на то, что социальный статус и доход не связаны с итоговым ростом, взрослые с дефицитом СТГ по причине социальной предвзятости из-за «детской» внешности занимают более низкие посты, чем здоровые люди с таким же уровнем образования

Т. С., 50 лет: «Вакансии, да было такое. Устроили меня в обществе инвалидности сторожем на одно предприятие. Я проработала месяц, а когда пришла по-настоящему оформляться и получать зарплату, мне отказали, сказав, что меня ни один хулиган не испугается. Еще раньше отказано было в обучении в педагогическом колледже; мотивировали что дети не будут меня слушаться и будут дразнить» (Т. С. 2021, личная коммуникация).

Автор исследования заметил интересный парадокс: люди с низкорослостью живут между Сциллой — склонностью к самоизоляции — и Харибдой — привычкой к повышенному вниманию и желанием публичной самореализации. На протяжении всего детства (рост при дефиците СТГ начинает отставать в 3–5 лет) ребенок с атипично низким ростом находится в центре внимания, и отнюдь не всегда такое внимание желанно. Это тяжелый буллинг в школе, с которым сталкивается большинство детей с ненормативной телесностью, а также попытки компенсировать свой рост интеллектуальными и творческими достижениями. 

Порой таких детей из-за роста, не соответствующего возрасту, принимают за вундеркиндов. И когда человек с атипичным ростом вырастает, за вундеркинда его уже не принимают, но потребность в творчестве и публичности у многих остается. «Когда ты физически не такой, как все, ты становишься публичным человеком, даже если не хочешь им быть». В данном случае телесность человека сама предрекает ему постоянно «быть на виду». 

Низкорослость — одно из немногих проявлений ненормативной телесности, которое использовалось как форма развлечения для других на протяжении всей истории, в том числе при королевских дворах, шоу уродов и цирках. Викторианский урод — классический пример, демонстрирующий, как людей с видимыми и часто редкими нарушениями, включая карликов, использовали в развлекательных целях. Целью этого бесплатного шоу было показать тех, чьи тела отклонялись от нормы, таким образом, чтобы их физические черты преобладали над всеми участниками выставки. Низкорослые люди часто делают карьеру в развлекательном бизнесе, эксплуатируя свою внешность, от безнадежности, когда трудоустроиться как «обычные» люди у них не получается. Примером может служить «Королевство маленьких людей», тематический парк в Китае, где все сотрудники атипично низкого роста, и это единственная достопримечательность парка. Люди платят за то, чтобы увидеть карликов в домиках, сфотографировать их, а позже посмотреть, как они танцуют в различных костюмах. Этот тематический парк напоминает «города карликов», которые были частью шоу уродов в США и некоторых частях Европы во второй половине XIX века и на протяжении всего XX века. Хотя утверждается, что в «Королевстве маленьких людей» артисты не подвергаются дискриминации (с которой по факту они сталкиваются), другие люди с ограниченными возможностями, включая инвалидов-колясочников, в наше время «не продают себя», как ходячие экспонаты

«Культурные кодексы поведения требуют во многих развитых обществах не смеяться над людьми, которые отличаются физически». Тем не менее, что касается карликов, их несерьезные образы часто побуждают людей смеяться над ними. Это не означает, что другие виды ненормативной телесности не использовались в юмористических целях или над ними не смеялись, но они не продвигаются как юмористические, как карлики в индустрии развлечений (например, участие в цирковых шоу, корпоративах, стендап-жанре)

Гербер указывает, что, хотя карликам было доступно мало ролей в кино или на телевидении, те люди, которые в основном сосредоточены на своей низкорослости как единственном преимуществе, не могут представить себя в амплуа «обычных людей», даже в таком фильме, как «Уродцы» (1932), где люди с атипично низким ростом не исполняют стандартные юмористические роли. Низкорослые люди задействованы в известных «Белоснежка и семь гномов» (1939), «Волшебник из страны Оз» (1939), «Чарли и шоколадная фабрика» (1971, 2005), где карликовость является их главной особенностью и разыгрывается в комедийной или фэнтезийной манере. Карлик в социокультурном представлении редко бывает обычным человеком, а скорее озорным существом, счастливым, когда над ним издеваются и всегда над ним смеются. Именно поэтому люди с атипично низким ростом с детства вынуждены, в отличие от людей с иной ненормативной телесностью, шутить над собой. В противном случае их обвиняют в «комплексе Наполеона», излишней обидчивости, отсутствии чувства юмора. Но при этом испытываемая людьми с дефицитом СТГ фрустрация и ярость никуда не исчезают, и они часто становятся жертвами алкогольной и иных зависимостей. Вспомним Анри Тулуз-Лотрека, художника, который вследствие генетических мутаций и травм ног перестал расти и остался инвалидом, но при каждом удобном случае в компаниях шутил над своим ростом, который не позволял ему вести полноценную жизнь. И закончилось все очень печально — алкоголизмом и смертью от сифилиса. Такова цена юмора о росте. 

За женщинами с атипично низким ростом и субтильным телосложением с давних времен закрепилось амплуа травести. Это актрисы, исполняющая роли мальчиков, подростков, девочек, а также роли, требующие переодевания в мужской костюм. 

В современном театре (реже в кино) к услугам актрис-травести прибегают главным образом потому, что добиться от актера-ребенка требуемого для сложных ролей исполнительского мастерства нелегко. Кроме того, актер-подросток быстро взрослеет, и на его роль нужно было бы вводить нового исполнителя, тогда как актриса-травести может выступать в одной и той же роли многие годы. Не все их судьбы сложились удачно, во многом из-за навязанного и неизменного репертуара, требующего сохранять детскую физическую форму и голос, а также из-за предвзятого отношения к ним как к «недозрелым», ненормативным, «инфантильным». Многие из них прожили последние годы своей жизни в невостребованности и депрессии (пр. — актриса Л. Князева). Увидеть актрису с таким ростом в серьезной драматической роли было практически невозможно. 

Самой известной актрисой с дефицитом СТГ и ростом 145 см, добившейся серьезных ролей и широкого признания, стала Линда Хант (род. 1945). Несмотря на то, что первая роль, которая принесла ей известность и «Оскар», была травести (Линда исполнила роль фотографа Билли Квана, став первой актрисой, удостоенной этой премии за исполнение мужской роли), впоследствии она добилась ролей серьезных персонажей без акцента на ее росте в сериале «Практика» (в роли судьи Зои Хиллер) и роль Генриетты «Хэтти» Ландж (специальный агент в отставке/управляющая операциями/директор-распорядитель) в сериале «Морская полиция: Лос-Анджелес». Также стоит отметить, что Линда как открытая лесбиянка деконструирует парадигмальную связь нормативной телесности и гендера, при которой невысокая женщина воспринимается как слабая, инфантильная и отождествляется с ребенком, пассивным началом (вспомним «женщина должна быть слабой и миниатюрной, чтобы ее на руках носили»). 

С актерами мужчинами с дефицитом СТГ все сложнее. Единственный русскоязычный фильм, не получивший широкой известности, в котором одну из главных ролей исполняет актер с гипопитуитаризмом — «Безумной страстью ты сама ко мне пылаешь» (1991). Сюжет фильма характерен и харАктерен: «Лилипут Федор Безуглов работал в цирке в одном номере с известным иллюзионистом Антуаном Шаламовым. Несмотря на то, что его окружали самые разнообразные люди, чувствовал себя Федор страшно одиноким. Под цирковой суетой скрывалась пустота. И заполнить ее не мог никто. Светлая тоска по совершенству, предчувствие глубоких и сильных страстей однажды толкнули его на связь с обычной женщиной Анной — женой Антуана Шаламова…» Надо отдать должное, что здесь ненормативная телесность актера хотя бы не подается в юмористическом ключе. 

Единственный известный на сегодня актер с дефицитом СТГ (рост 152 см) — Джон Фрэнклин, исполнивший роль Айзека Кронера в фильмах «Дети кукурузы» (1984), «Дети кукурузы 666: Возвращение Айзека» (1999) по одноименному роману С. Кинга и роль кузена Итта в «Семейке Аддамс» (1991). Джон Фрэнклин с потрясающим мастерством выражает в своей игре абсолютное дионисийство, воплощенную трансгрессию и конституирует человека с ненормативной телесностью как я-которое-умирает, обнажая разрыв, составляющий его природу и перевод внутреннего опыта — экстаз за пределы своей «ограниченной» телесности. Под внутренним опытом Батай понимает то, что обыкновенно называют мистическим опытом: состояния экстаза, восхищения, по меньшей мере мысленного волнения. 

НЕНОРМАТИВНАЯ ТЕЛЕСНОСТЬ ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ ФЕНОМЕНОЛОГИИ ТЕЛА 

На протяжении всей жизни, с момента осознания своей телесной инаковости, люди с дефицитом СТГ (прим. — автор и интервьюируемый М. Н.) получает специфический опыт восприятия собственной телесности, отношения к ней со стороны других, поначалу на этапе неосознанного чувствования своего отличия, потом сознательного познания себя, а также несоответствия возраста и жизненного опыта, который все время ставится под сомнение, и детской внешности. Все это порождает очевидные фрустрации и стремление выйти за пределы своего тела, попытку договориться между своим бытием и со-бытием с миром. «Чувствование есть не что иное, как… жизненное сообщение с миром, которое делает для нас мир привычным местом нашей жизни». Мерло-Понти различает «чувствование» и «познание» (последнее связано с «мертвыми» качествами, в то время как первое — с «активными свойствами»). «Чистое quale существует для нас лишь тогда, когда мир является чистым зрелищем, а собственное тело — неким познаваемым непредвзятым разумом механизмом», в то время как «чувствование… обогащает всякое качество жизненной ценностью, с самого начала его схватывает в его значении для нас, для этой грузной массы, каковой является наше тело, вот почему оно всегда соотносится с телом». В случае обладателя ненормативной телесности на чувствование и познание обретают дополнительную семантическую нагрузку. Людей с дефицитом СТГ, начиная с раннего детства, объективируют и не воспринимают всерьез. Такие дети рано осознают, что их тело — не просто механизм, в который облачено их сознание, но и объект повышенного неадекватного внимания. Чувствование такого ребенка с самого начала осознания себя отличается от такового у обычных сверстников. Дети с СТГ, как правило, рано взрослеют морально, им интереснее со взрослыми, потому что общество сверстников их избегает, считая малышами, или высмеивает их телесность, предлагая им роли младших в играх. Часто объективация по отношению к таким детям проявляется в отношении к ним как к вещи или кукле. Считается нормальным поднять такого ребенка на руки без его согласия, начать с ним демонстративно разговаривать как с маленьким. 

М. Н., 39 лет: «Я вот не знаю, как статистически, но мне говорили люди, что у них было как у меня, — никогда не было ощущения, что я ребенок. Взрослый с рождения, а вокруг все сюсюкались. Тут просто обостряется все тем, что понимаешь, что это “сюсюсю” у всех кончится скоро, а у тебя… Ничего подобного. Хотя остальные куда глупее при этом» (М. Н. 2021, личная коммуникация).

Люди с атипично низким ростом с раннего возраста воспринимаются как олицетворение Другого — чего-то странного, непознаваемого, а от того пугающего. Всякая инаковость пугает. Сами же дети начинают привыкать к такому отношению и замыкаются в себе, «Я» и «Другой» в их самовосприятии сливаются, и их отношения с окружающими вещами тоже отличаются от обычных. Рост мотивирует многих детей с дефицитом СТГ к компенсации через успеваемость в школе, а также занятия в художественных кружках. Это становится единственным безопасным для них пространством, где их телесность на время «забывается». Ввиду несоответствия возраста и роста у таких детей вырабатывается особое болезненное атипичное отношение со временем. Мерло-Понти называет тело и «часовым», и «осью мира», и «якорем», который закрепляет человеческое бытие в мире. В то время, как все остальные дети взрослеют и растут, внешность детей с дефицитом СТГ словно замирает во времени. Они регулярно измеряют рост, ждут каждого лишнего сантиметра как высшего подарка, но, несмотря на их старания и ожидания, этого не происходит как у других. Они ощущают свое тело заложником времени. Автор исследования помнит, как откладывал многие интеллектуальные планы на потом, «когда рост будет нормальным», и даже хотел после школы никуда не поступать в ВУЗ, а целый год посвятить увеличению роста с помощью упражнений (еще не зная о своем диагнозе). Собственный опыт автора статьи и нескольких интервьюируемых показывает, что жизнь детей с атипично низким ростом течет медленнее, есть склонности к прокрастинации, нарастающему чувству тревожности из-за боязни не успеть вырасти. У таких детей наблюдается быстрое разочарование в сказочном мире и рано пропадает вера в Деда Мороза, который всем приносит желанные подарки, а их рост так и не увеличивается. У взрослеющих подростков пропадает вера в Бога. 

М. Н., 39 лет: «Я тоже в юности думал, что Иисус это лайтово слишком. Мужик, обычный, поэтому меня бесило христианство с его «понес наши грехи». Какие, думаю, грехи понес… Это мы, люди с гипопитуитаризмом понесли. Вот у нас истинное искупление!» (М.Н. 2021, личная коммуникация).

Автор помнит, как до восьми лет каждый год загадывал Деду Морозу 10 см, но ничего не происходило, и к 16 годам он стал убежденным атеистом, а до этого считал свой рост отмщением Божьим за греховную прошлую жизнь. Как уже упоминалось, у людей с аномально низким ростом трудности с разграничением понятия «Я» и «Другой», зачастую им сложно представить себя на месте другого человека, потому что они не имеют опыт типичного бытия. Им ближе опыт людей, отвергаемых обществом из-за атипичной внешности или поведения. Такие дети зачастую по причинам буллинга предпочитают самоизоляцию и саморазвитие играм и общению со сверстниками, и у них наблюдается пролонгированная социализация. Мерло-Понти указывает, что на Меня и на мое тело как некую внутреннюю целостность всегда существует два вида — «для Меня» и «для Другого». «Здесь возникает соблазн провести разделение, указав, что “фактическое тело” принадлежит порядку “для Другого”, в то время как “феноменальное тело” — к порядку “для Меня”; хотя это отчасти и верно, но недостаточно, так как в таком случае мы утрачиваем собственное внутреннее единство. “Для Меня” и “для Другого” — это не два разных мира, это два разных порядка, сосуществующих в едином мире, о чем свидетельствует “мое восприятие другого, которое сразу сводит меня к состоянию объекта для него”. Так, тело становится специфическим “субъектобъектом”, в котором неразрывны “фактическое” (“для Другого”) и “феноменальное” (“для Меня”)». В случае людей с ненормативной телесностью восприятие их окружающими преломляется и «для Другого» вытесняет «для Меня» из-за невозможности, с одной стороны, другими отождествить себя с ними (то есть боязнь соотнести себя с инаковым, «дефективным»), а с другой — невозможности самими людьми с дефицитом СТГ четко дифференцировать «для Меня» и «для Другого», где первое заменяется на «для Меня-Другого», а второе на «для других». 

Автор предлагает исследовать психологию и внутренний опыт людей с дефицитом СТГ в рамках концепции Ж. Батая, «гетерологии» — «науки об ином», и выявить таким образом потенциал осуществления остроэкзистенциального перфоманса, учитывающего специфику мировосприятия людей с ненормативной телесностью. 

Для Ж. Батая человеческий опыт есть опыт пределов, и они определяются тем, что условием жизни человека является признание смерти. Человек носит в себе смерть, а его телесность предстает как некий предел, а потому человеческое тело «становится трансгрессивным телом, превозмогающим собственную границу». Гетерология — это логика самого гетерогенного, которое скорее не противопоставлено однородному, а в себе имеет уже противоположность, инородность или, как сказал бы Ж. Батай, «полярность». Неудивительно, что при этом объектом пристального внимания философа оказывается сакральное, понимаемое как «абсолютно иное», ведь область священного выступает одновременно пространством благого и проклятого, ужаса и экстаза, «в котором сосуществуют противоположности притягательности и отвращения». Нетрудно провести параллели между «абсолютно иным» как понятием и человеком с атипично низким ростом как воплощением этого «абсолютно иного». Вообще говоря, люди с любыми формами ненормативной телесности могут рассматриваться с точки зрения «абсолютно иного», вызывая у «простого смертного» одновременно и интерес, и скрытое отвращение. «Заявляя о себе и обнаруживаясь на всех уровнях действительности, инородное нарушает и разрывает привычный ход вещей, а потому его атрибутивными качествами выступают исключенность, инаковость и чрезмерность. Опыт “иного” — это опыт того, что одновременно вселяет ужас, вызывает отвращение и обладает притягательностью, поскольку в основе своей инородное полярно и освещено запретом, а потому это опыт невозможного, омерзительного, грязного, низкого и невыносимого»

Помимо особого восприятия времени и других, люди с дефицитом СТГ раньше осознают свою смертность, переживая глубокий экзистенциальный кризис, когда они наблюдают день изо дня себя в зеркале, замечая, что, становясь старше с каждым днем, внешне они практически не изменяются. Но физическое здоровье от дефицита СТГ, увы, заметно страдает, и у таких людей без гормональной терапии начинается остеопороз, атеросклероз и другие серьезные проблемы. У них шутя просят поделиться рецептом «эликсира молодости», называют вампирами, в ход идут народные «маленькая собачка до старости щенок», но в детстве и юности такие комментарии глубоко ранят людей с атипично низким ростом. И если для комментаторов ювенильность — это предмет для зависти, то для взрослеющего низкого человека это внутренняя трагедия. Несмотря на культ молодости, никто не захотел бы жить в полудетском теле с детским лицом, поэтому такие «комплименты» зачастую выражают доброжелательный эйджизм. 

А. Ш., 43 года: «Стареющие мужчины периодически позволяли себе приобнять, погладить по голове; однажды в средней школе учитель в шутку меня поднял на руки чтобы «вручить» другому учителю, было неприятно, я уже была подросток, а не ребенок» (А. Ш. 2021, личная коммуникация).

Люди с дефицитом СТГ понимают, что не будут «вечно молодыми и живыми Дорианами Греями», и когда перестают расти, обнаруживая первые морщины на полудетском лице, теряя всякие надежды, обретают особый внутренний опыт путешествия на край возможности человека. По Батаю, всякий может отказаться от такого путешествия, но, если кто-то решится на него, он должен отринуть существующие авторитеты и ценности, которыми ограничивается возможное. И поскольку опыт выступает как отрицание других ценностей и авторитетов, сам он, обретая позитивное существование, становится ценностью и авторитетом. Поскольку на этапе взросления человеку с ненормативной телесностью приходится сталкиваться с общей несправедливостью, потерей веры в авторитеты, отрицанием общепринятых ценностей и стереотипов, то жизнь такого человека в искусстве способна раскрыть его ненормативный внутренний опыт. Автор исследования называет такую экзистенциально-творческую стратегию «Мне уже нечего терять». По сути, понятие «риск» у человека с ненормативной телесностью весьма условно. Он и так подвержен определенному риску всегда. При ненормативной телесности люди чаще «обычных» испытывают состояния экстаза, отчаяния, смесь боли и восторга, в их жизни с детства много драматизации. 

«Край возможного предполагает смех, экстаз, трепетное приближение смерти, <…> и, в конечном итоге, разбитое, однако желанное состояние казни, его медленное и постепенное поглощение отчаянием. Посему ничто из того, что человек может знать, не может быть отвергнуто без риска полного провала, греха (более того, поскольку на кону самое главное, я думаю также о худшей из напастей, об отступничестве: для того, кто почувствовал однажды, что он зван, нет ни объяснений, ни прощения, ему не остается ничего другого, как оставаться на своем месте). Всякий, кто не движется к краю, — слуга или недруг человека»

Как говорит Батай, состояние экстаза или восхищения достижимо лишь благодаря драматизации существования вообще. «Долгое время главную роль в этой драме играла вера в Бога, который был предан, но любит нас (до такой степени, что умирает за нас), искупает нашу вину и спасает нас. Но ведь нельзя сказать, что с утратой веры драматизация становится невозможной. Драматизация может стать всецелой лишь тогда, когда идет изнутри, но ее вообще может не быть без некоторых наивных стремлений — вроде стремления никогда не умирать. Оказавшись внутренней и всецелой, она пала жертвой исключительного, ревнивого авторитета (поскольку было не до смеха, она стала еще более принужденной). <…> Я мог бы сказать себе следующее: ценность и авторитет заключаются в экстазе, внутренний опыт — это экстаз, а экстаз, как кажется, это сообщение, которое противится сосредоточенности на себе». 

Как далее замечает Батай, немощь драматического метода в том, что всякий раз он принуждает идти дальше того, что чувствуется на самом деле. Но эта немощь свойственна не столько методу, сколько нам самим. В случае с людьми с ненормативной телесностью и жизни в оболочке ребенка само бытие такого человека принуждает его идти дальше его собственных возможностей, ограниченных нормативными временем и пространством. 

«Если кто-то признается, что его снедает тоска, следует обнажить ничтожность его доводов. Он воображает, что терзания могут окончиться: будь у него побольше денег… Бесконечная нелепость тоски. Вместо того, чтобы испить до дна свою чашу, тоскующий что-то лепечет, позорит себя, ускользает. А ведь тоска была его удачей: он был избран в той мере, в какой чувствовал». 

Что касается людей с атипично низким ростом, их тоска по совершенству и вечности обострена до предела. Такие люди с детства лишены привилегий, даруемых априори большинству с нормативной телесностью. 

М. Н., 39 лет: «Эмоционально тебя просто глушит твоя проблема, так как она объективно больше, а эти себе из пальца что-нибудь высосут и носятся. Это просто бесит. А когда эмоция злости и зависти, то нет к ним сострадания, как раз представления себя на месте другого хватает с лихвой, и думаешь — «у тебя, говно, все есть, а ты еще не счастлив… Да я б на твоем месте, дебил ты эдакий, жил бы отлично» (М. Н. 2021, личная коммуникация).

Нередко в подростковом возрасте люди с дефицитом СТГ склонны к аутоагрессии, депрессии, суицидальным настроениям. Их конфликтующий внутренний мир и ненормативная телесность не находят выхода в повседневных практиках.

А. Ш., 43 года: «По молодости часто были переживания; гнев из-за несправедливости и невозможности это изменить. По росту нет, а из-за детской внешности да, депрессия, наверное» (А. Ш. 2021, личная коммуникация).

Т. С., 50 лет: «Чувство неудовлетворительности собой, хотелось бы чтобы меня принимали всерьез. Сейчас за ребенка меня вряд ли примут, а в молодости начала краситься именно поэтому, что относились как к ребенку. Депрессия и суицидальные мысли были. Особенно в школе, да и в уже взрослой жизни были моменты, что казалось лучше и не жить» (Т. С. 2021, личная коммуникация).

И их острая тоска, боль, страдания — уникальный ключ к сублимации этих переживаний в перформативной форме. 

«Будучи объектом экстаза, время отвечает экстатическому пылу моего 

я=которое=умирает; равно как и время, мое я=которое=умирает сводится к чистому изменению, ни то, ни другое не имеют реального существования». 

Как мы замечали ранее, время для человека с дефицитом СТГ течет иначе, и этот естественный процесс приобретает особый драматический оттенок в связи с невозможностью выразить свой внутренний опыт через небольшое тело, как на сцене, так и в жизни. 

Отношения с пространством у людей с атипично низким ростом тоже складываются специфически. Начиная с дискомфорта в общественном транспорте, в общественных местах, где такого человека в толпе часто могут не заметить и неумышленно задеть, а самому человеку невозможно увидеть происходящее на сцене, с высоких полок в супермаркетах, с которых невозможно взять товар без посторонней помощи, заканчивая высокими микрофонными стойками на сцене, где эту стойку регулируют зачастую в самый последний момент, когда выступающий уже вышел на сцену. 

В основу человеческой жизни положен принцип недостаточности. Человек, если взять его в отдельности, воображает себе, что другие неспособны или недостойны «быть». Что касается людей с ненормативной телесностью, то, по мнению большинства, они вдвойне «недостойны быть». Таких людей неохотно берут на работу, даже если они обладают достаточной компетентностью в своем деле, а во время учебы преподаватели, учащиеся, нередко с издевкой высказываются об их существовании: «Если он такой замкнутый, не похож ни на кого, маленький, то зачем пошел учиться? Сидел бы дома» (прим. — Из личного опыта автора). 

Нередко люди с атипично низким ростом сталкиваются с логоцентричностью мира в негативном ключе: все слова что-то значат, и, как правило, такие определения, как «ребенок», «детский», «маленький», обладают устоявшимися значениями. Людям же с дефицитом СТГ приходится ломать эту систему всякий раз, когда у них спрашивают, сколько им лет, и интересуются причиной их низкорослости. Со стороны это выглядит комично, этот сюжет часто обыгрывают стендап-комики с нетипично низким ростом. Но такое высмеивание самого себя вызывает лишь вымученный смех. Это не ведет к подлинной сублимации. Это не есть приближение к экстазу по Батаю, это дестигматизация, профанация. 

«Что есть смешное? Смешное как зло? Как абсолютное зло? Смешное, нечто определяя, отрицает самое себя. Смешным является то, чего мне недостает сил вынести. Неподобающая веселость, от которой духу никак не увильнуть, затемняет сознание. Порой ее используют для того, чтобы упрочить — в собственных глазах — иллюзии некоей личной возможности, в противовес бьющему через край ужасу; порой воображают себе, что все может устроиться, если вверить себя темноте»

Таким образом, автор сделал вывод, опираясь на собственный опыт и опыт знакомых людей с дефицитом СТГ, что люди с аномально низким ростом находятся в ловушке времени и пространства, всю жизнь пытаясь адаптировать свою телесность к миру, не предназначенному для взрослых людей ниже 150 см. При этом внутренняя ярость нуждается в творческом прорыве. 

«КАЗНЬ ВРЕМЕНИ» 

Прежде чем предложить переосмысление «театра жестокости» и возможность инклюзии людей с атипично низким ростом в этот проект, автор считает нужным остановиться на фильме «Дитя тьмы» (2009), в котором, по его мнению, эмоции и психологические мотивы поступков главной героини, страдающей гипопитуитаризмом, проявлены наиболее правдиво и в целом игра актрисы как нельзя лучше соответствует драматической игре театра жестокости и выражает опыт «иного». 

Для зрителя, не знакомого на своем опыте с проблемой гипопитуитаризма и аномально низкого роста в частности, это обычный фильм ужасов. Обычный до того момента, когда в конце становится известным, что девочка, сотворившая столько злодеяний, на самом деле взрослая 33-летняя женщина, у которой не вырабатываются гормоны, в т. ч. гормон роста, из-за чего она сохранила детскую внешность. Девочку (Эстер) взяли на удочерение из сиротского дома, и уже с первых дней опекуны стали замечать несвойственные ребенку знания и увлечения. Постепенно девочка начинает проявлять патологическую агрессию, доставляя мучения и пытаясь убить (порой удачно) всех подряд. Поначалу кажется, что это просто озлобленная на мир сирота. Но если с самого начала знать, что это взрослая женщина, перенесшая много страданий из-за своей детской оболочки, мотивы ее преступлений проясняются. Нельзя не отметить, что эту роль исполняла 12-летняя 

Изабель Фурман, которой потрясающе удалось передать эти эмоции взрослого «маленького» человека, вспышки ярости и жажду мести, не знакомые людям с обычным ростом. Одна из самых запоминающихся сцен — попытка соблазнения своего опекуна, когда главная героиня оделась во взрослую одежду, но тот, естественно, не знал об ее истинном возрасте. После того, как он отвергает ее, Эстер впадает в приступ ярости и убегает в свою комнату рисовать на стенах. Она писала на стенах видными лишь в полутьме красками жуткие эротические картины. Именно после этого инцидента она начинает свою кровавую месть. Эротизм, как отмечал Батай и Ницше до него, тесно переплетен со смертью и является исключительно человеческой защитой от нее. В этой трагической истории соединяются все элементы дионисийского начала и перехода за край возможного по Батаю; потребности преодолеть пределы своего тела и условия существования мышления и чувственности в опыте «абсолютной негативности» (экстаза, безумия, оргазма, смерти). Это театр жестокости в чистом виде и исключительно благодаря внесению ненормативной телесности в сюжет. 

«Тело без органов» — один из главных терминов Ж. Делёза, которое он позаимствовал у Антонена Арто. 

Термин впервые был использован в радио постановке Антонена Арто «Покончить с Божьим судом»: «Когда вы сделали его телом без органов, тогда вы избавили его от всех его автоматических реакций и вернули его к настоящей свободе». Человеческое тело (актерское прежде всего) должно выражать себя в движениях, которые не были бы предопределены организацией органов, были бы не органичными и органоподобными, а творимыми: «Все, что мы делаем, происходит само по себе, без помощи какого-либо органа, всякий орган — паразит…» Тело-без-органов является прежде всего аналогом тел движения

Тело-без-органов — это не тело-объект, если оно и существует, то по другую сторону от общепринятого представления о телесной реальности, вне собственного образа и телесной схемы (пространственно-временных и топологических координат), вне анатомии и психосоматического единства. Введение техники картографического описания преобразует первоначальные наброски понятия тела-без-органов, которые мы находим в текстах Α. Артο: оно теряет антропоморфный характер репрезентации, размещается в поле действия интенсивных величин, или аффектов. Тело живет посредством интенсивных состояний, аффектов, в них оно проявляется. Определенному качеству, степени интенсивности соответствует определенное экстенсивное движение «элементов» тел: то быстрое, то медленное, то мгновенное, сверхбыстрое, то сверхмедленное. 

Индивидуальная форма тела распадается на конфигурации (планы) широты (длительность интенсивности — повышение/понижение) и долготы (спинозистские различия тел по их медленности и быстроте, покою и движению). Неуместно представление о теле-без-органов как об имеющем «место» во времени и пространстве: оно абстрактно, ибо является принципом сцепления в одной уникальной карте гетерогенных и всегда микроскопических элементов («частичных объектов») становящейся «материи»

Человеку с ненормативной телесностью, исходя из собственного опыта автора и некоторых других опрошенных людей с гипопитуитаризмом в том числе, с детства хочется выйти за пределы собственного тела, забыть о нем, проявить себя в экстатическом состоянии, не ограничивающемся классической драматургией слов, сакральном действе, таинстве, спрятанном в глубине его внутреннего опыта и не подчиняющегося словам (прим. — Из личного опыта автора и интервьюированного М. Н.). 

Психологический театр с довлеющим над действием словом, по мнению Антонена Арто (и не только его), давно пора «сбросить с корабля современности». В каноническом театре нет места для человека с атипично низким ростом, кроме как в комедии или детском спектакле. 

Понятие «жестокость» Арто предлагает воспринимать не буквально. Это не театр, призывающий к жестокости в мире, за пределами сцены. Главным образом это театр, принципиально отрицающий всякую развлекательность, бездумное зрелище. Зритель не должен быть пассивным наблюдателем, потребляющим набившие оскомину «смыслы». 

«Психология, ожесточенно упорствующая в том, чтобы свести неизвестное к известному, иначе говоря, к повседневному и обыденному, выступает причиной такого упадка и такого ужасного расточения энергии, которое, как мне кажется, подошло к своей крайней черте. И мне представляется, что театр, да и мы сами, должны покончить с психологией. 

Стоит мне только произнести слово “жестокость”, как всем начинает казаться, будто я подразумеваю “кровь”. Но “театр жестокости” означает трудный и жестокий театр прежде всего для меня самого. В плане же представления речь идет не о той жестокости, которую мы способны проявлять друг к другу, взаимно раздирая на части наши тела, расчленяя наши соответствующие анатомические организмы, или же, подобно ассирийским императорам, отправляя друг другу с посыльным мешочки с человеческими ушами, носом или аккуратно вырезанными ноздрями, — о нет, речь идет о той гораздо более ужасной и необходимой жестокости, которую могут проявлять по отношению к нам вещи. Мы не свободны. И небо еще может обрушиться нам на голову. И театр создан для того, чтобы научить нас прежде всего этому. 

Этот особый язык можно определить лишь через присущие ему средства динамического и пространственного выражения, которые противоположны выразительным средствам диалогической речи. Театр может силой вырвать у речи как раз ее способность распространяться за пределы слов, развиваться в пространстве, — способность разлагающим и колеблющим образом воздействовать на чувства. Именно здесь в дело включаются интонации, особое произношение отдельного слова. Здесь включается — помимо слышимого языка звуков — также зримый язык объектов, движений, поз, жестов, — однако лишь при том условии, что их смысл, внешний вид, наконец, их сочетания продолжены до тех пор, пока сами они не превратятся в знаки, а знаки эти не образуют своего рода алфавит. Убедившись в существовании такого пространственного языка, — языка звуков, криков, света, звукоподражаний, — театр должен затем организовать его, создав из персонажей и вещей настоящие иероглифы и используя их символизм и внутренние соответствия применительно ко всем органам чувств и во всевозможных планах. <…> Театр учит как раз бесполезности действия, которое, единожды осуществившись, не может повториться; но вместе с тем он учит видеть и высшую пользу неиспользованного в действии состояния, которое, возвращаясь, вызывает сублимацию»

Автор предлагает перформанс, созданный на основе сюжета «Детей кукурузы», но переосмысленный в эстетике театра жестокости, который задействует людей с дефицитом СТГ и своей задачей ставит дестигматизацию людей с гипопитуитаризмом, отрицая юмористический и развлекательный элементы, и при этом позволяющий таким людям быть увиденными и услышанными по-настоящему, а не в привычном формате «цирка лилипутов» и подобных шоу. 

Перформанс называется «Казнь времени», что объясняется, во-первых, специфическим восприятием времени у людей с дефицитом ГР, а во-вторых, обращаясь к «Внутреннему опыту» Ж. Батая, попытке посмотреть с помощью данной перфомативной мистерии «в глаза невозможному — в его выпученные, вездесущие глаза, — оказаться с ним лицом к лицу и не видеть ничего возможного — вот, на мой взгляд, опыт божественного (реального — прим.. авт.), который подобен казни». 

Нити сюжета отчасти перекликаются с оригиналом. Но стоит уточнить, что в предлагаемом перформансе будет задействовано минимум диалогов, акцент будет сделан на жестах, движениях, мимических переживаниях, звуках, криках героев, смысловых оттенках, придаваемых определенным реквизитом. 

Блуждающие по окраинам пригорода на самокате двое друзей-студентов (их играют взрослые люди с обычным ростом) случайно сбивают подростка, который падает без сознания. Они замечают странности в его внешнем виде — лицо, несмотря на детские черты, покрыто морщинами, одет он не по возрасту солидно, а в кармане его рубашки они находят рентгеновский снимок кисти с датой, соответствующей вчерашнему дню. Друзья, оставив его в кустах, отправляются на поиски ближайшего поселка с медпунктом. Но оказываются в совершенно заброшенном на первый взгляд месте и не могут найти ни одного медицинского заведения, даже аптеки. На обочине висела табличка «Казнь времени». В редко попадающихся домиках они видят детей лет 10–14, но ни одного взрослого. При попытке узнать что-либо, те отворачиваются от них и быстро прячутся. На протяжении всего пути они встречают вывески и фразы на заборах со странными словами и призывами: «IGH-1», «HGH», «А ты уже сдал на ИФР-1?», «Он давал клятву 

Гиппократа?», «ЛИШЬ БЛАГОДАТИЮ СОМАТОТРОПИНА СПАСЕМСЯ», «Ты обречён жить вечно!», «Возьмите сие и принимайте каждодневно!» (с нарисованной ампулой какого-то препарата», снимки МРТ головного мозга, рентгеновские снимки кистей. Наконец они доехали до домика, напоминающего магазин, но без вывесок. Дверь была открыта, но внутри никого. Один из друзей обнаружил на столе остановившиеся вчера часы. Внезапно он вспомнил о рентгеновском снимке мальчика, которого они сбили на дороге. Снимок он забрал с собой, и на нем была указана вчерашняя дата и время. Оно совпало с временем на остановившихся часах. Рядом с часами лежал блокнот, на каждой странице были указаны инициалы, дата рождения и еще одна дата. И к каждому прилагался снимок кисти. Если это дата смерти, то всем умершим было по 14–20 лет. На последней незаполненной странице были указаны лишь инициалы «Р. Н.» и дата рождения, без снимка — 1995 год. Друзья сверили инициалы с теми, что указаны на снимке, — они совпали. Друзья с ужасом покидают это место. Внезапно они оказываются на большом поле с выжженной травой, где собралось много детей, а в центре возвышается сделанный из спаянного железа крест. Все «дети» сидят, а рядом с импровизированным крестом стоит мальчик лет 12 на вид (друзья с ужасом узнают в нем сбитого несколько часов назад на дороге подростка Р. Н.!) и вещает низким, не соответствующим его росту, голосом жуткую фразу: «Когда вы сделали его телом без органов, тогда вы избавили его от всех его автоматических реакций и вернули его к настоящей свободе!» 

Все «дети» встали и зааплодировали. Внезапно на мониторах, установленных вдоль всей сцены, высвечивается слово «гипопитуитаризм, изолированный дефицит СТГ» и краткая характеристика заболевания, его лечение. На последнем слайде рентген кисти руки и подпись «Закрытие зон роста провоцирует половое созревание. С закрытием зон роста лечение прекращается». Друзья и зрители только в этот момент понимают, что перед ними не дети, а взрослые, по какой-то причине не получавшие лечение гормоном роста. Дальше начинается импровизированное жертвоприношение. 

Перед этим главный предводитель произносит: «Вчера нам стало известно, что еще один из нас оказался навсегда в заточении своего тела. Это я. Добро пожаловать в безвременье! Мы осуществляем казнь времени!» 

Все погрузились в безудержные крики, стоны, плач, смех, каждый по-своему встречал очередного узника тела в мире Безвременья. 

Тут внезапно Р. Н. подходит к кресту, разводит руки, остальные подходят к нему с веревками и связывают, начинается казнь. Р. Н. начинает петь известную американскую народную песню “O Death” в аранжировке Диаманды Галас. Все остальные люди с дефицитом СТГ подпевают. И на середине песни Р. Н. переходит на жуткий, животный крик, изображающий предсмертную агонию. Его крик постепенно переходит в неконтролируемый смех. В финале песни Р. Н. в экстатическом состоянии освобождается от веревок. Обряд инициации окончен. Гаснет свет. Перформанс окончен. 

Стоит пояснить, чем обусловлено музыкальное сопровождение и почему эта аранжировка именно Диаманды Галас. Диманда Галас — уникальная музыкантка, вокалистка, перфомансистка. В своем творчестве она исследует тему смерти, ее вдохновителями являются проклятые поэты, Ницше, Жерар Нерваль, Гор Видал, Шарль Бодлер, Лотреамон, Эдгар Аллан По, Пазолини и Антонен Арто. Ее голос в четыре октавы восхищает и ужасает одновременно своей первобытной дионисийской энергией. Диаманда Галас — это культурный феномен, значение которого выходит далеко за рамки сценического искусства. Она из числа тех беспокойных артистов, чья сверхзадача — озвучивать страдания социальных изгоев и напоминать всем, кто отождествляет себя с нормой, о существовании бесправных, беззащитных, отвергнутых обществом людей. Для многих слушателей те зачастую ужасающие вещи, о которых поет Галас, физически невыносимы. Для нее невыносимо молчание. Она одинаково смело использует в своем творчестве и древнегреческие литании (сама Диаманда американка греческого происхождения из очень традиционной семьи), и стихи проклятых поэтов, в том числе Арто, и блюз, и шумовые экзерсисы. Ее творчество способен воспринять не каждый, но она является истинной последовательницей «театра жестокости» и правды. Сцена всегда является для нее местом сакрального и мистического опыта. Она активно поддерживает стигматизированные группы. Ее брат умер от СПИДа, и Диаманда много времени проводила с больными, от которых отказались родные, добивалась изменений в законодательстве, чтобы облегчить их участь и активизировать поиски лекарств

Таким образом, автор полагает, что данный перформанс, отражающий идеи «театра жестокости» Арто соединенные с философией «внутреннего опыта» Ж. Батая, может совершить определенную революцию в перформативной практике вообще и в восприятии людей с атипично низким ростом в частности. В перформансе разыгрывается атипичный ход времени, подвергается критике классическая драматургия, логоцентризм, психологизм и амплуа академического театра, вместе с тем предлагаются материалы, направленные на информированность общества о заболевании «гипопитуитаризм» и категорически отвергается юмористическая репрезентация людей с ненормативным ростом. 

ВЫВОДЫ 

В данной статье автор исследовал отношение общества к людям с атипично низким ростом, стереотипы, укоренившиеся уже несколько столетий назад о таких людях как «лилипутах», детях, фриках, инфантильных и закомплексованных личностях. Выяснилось, что до сих пор инклюзивные театры не приглашают таких людей к сотрудничеству. В прошлом веке, до открытия терапии СТГ, люди с атипично низким ростом в основном работали в цирках и на увеселительных мероприятиях. За ними закрепилось устойчивое амплуа детей, сказочных персонажей или травести. У многих людей с дефицитом СТГ трудности с разграничением понятия «Я» и «Другой», зачастую им не хватает эмпатии, представления себя на месте другого человека, потому что они не имеют опыт человека с типичной телесностью и в детстве нередко оказываются в социальной изоляции, отвергаемые сверстниками. Основываясь на феноменологии тела М. Мерло-Понти, автор пришел к выводу, что у таких людей трудности с дифференцированием понятий «Я» и «Другой», потому как общество заведомо воспринимает их как «Других» — нечто непонятное, что всегда вызывает интерес и отпугивает одновременно. Ввиду несоответствия возраста и роста у таких детей вырабатывается особое болезненное атипичное отношение со временем. Мерло-Понти называет тело и «часовым», и «осью мира», и «якорем», который закрепляет человеческое бытие в мире. В то время как все остальные дети взрослеют и растут, дети с дефицитом СТГ становятся заложниками времени. Опираясь на гетерологию Ж. Батая, был сделан вывод, что люди с ненормативной телесностью острее, чем остальные, переживают собственную смертность. Их опыт «иного» — это опыт того, что одновременно вселяет ужас, вызывает отвращение и обладает притягательностью, поскольку в основе своей инородное полярно и освещено запретом. При ненормативной телесности люди чаще «обычных» испытывают состояния экстаза, отчаяния, смесь боли и восторга, в их жизни с детства много драматизации. Человеку с атипично низким ростом с детства хочется выйти за пределы собственного тела, забыть о нем, проявить себя в экстатическом состоянии, не ограничивающемся классической драматургией слов, сакральном действе, таинстве, спрятанном в глубине его внутреннего опыта и не подчиняющегося словам, что является основой театра жестокости А. Арто. 

Придя к выводу, что люди с аномально низким ростом находятся в ловушке времени и пространства, не имея возможности сублимировать свою ярость, автор предлагает перформанс, созданный на основе сюжета «Детей кукурузы», но переосмысленный в эстетике театра жестокости, который задействует людей с атипично низким ростом и своей задачей ставит дестигматизацию людей с гипопитуитаризмом, категорически отрицая юмористический и развлекательный элементы, что позволит расширить рамки инклюзивного театра и сделает еще одну стигматизированную группу увиденной и услышанной. 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 

  1. Арто А. Театр и его Двойник: Манифесты, драматургия, лекции, философия театра. СПб., 2000. 
  2. Батай Ж. Внутренний опыт. СПб., 1997. 
  3. «Безумной страстью ты сама ко мне пылаешь» (1991). https://www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/452/annot/ (дата обращения: 15.12.2021).
  4. Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения / пер. Д. Кралечкина, под ред. В. Кузнецова. Екатеринбург, 2007. 
  5. Звучание-в-себе и ритуальная связь с мертвыми — «Горький». https://gorky.media/reviews/zvuchanie-v-sebe-i-ritualnaya-svyaz-s-mertvymi/ (дата обращения: 10.12.2021).
  6. Кинг С. Дети кукурузы. М., 1977. 
  7. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия / М. Мерло-Понти; пер. с фр. под ред. И. С. Вдовиной, С. Л. Фокина. СПб., 1999. 
  8. Подорога В. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию: Материалы лекционных курсов 1992–1994 гг. М., 1995. 
  9. «Судьба первой жены Ролана Быкова»: советская актриса редкого амплуа — травести Лидия Князева. https://zen.yandex.ru/media/ludyepohi/sudba-pervoi-jeny-rolana-bykova-sovetskaia-aktrisa-redkogo-amplua-travesti-lidiia-kniazeva-5cf8d6be7e0d5200ae510c32 (дата обращения: 13.12.2021).
  10. Театральная энциклопедия // Советская энциклопедия. Т. 5. Табакова — Ягушин / под. ред. П. А. Маркова. М., 1967.
  11. Фуко М. О трансгресии // Танатография Эроса: Жорж Батай и французская мысль середины XX века / тост. и пер. С.Л. Фокин. СПб., 1994. 
  12. Шитова А. Психофизиологические особенности и проблемы психосоциальной адаптации пациентов с гипопитуитаризмом. https://cyberleninka.ru/article/n/psihofiziologicheskie-osobennosti-i-problemypsihosotsialnoy-adaptatsii-patsientov-s-gipopituitarizmom (дата обращения: 10.12.2021).
  13. Эндокринология: национальное руководство / под ред. И. И. Дедова, Г. А. Мельниченко. М., 2008. 
  14. Ярская-Смирнова Е., Большаков Н. Формирование инклюзивной культуры музея: обзор русскоязычных методических пособий. The Garage Journal: исследования в области искусства, музеев и культуры. 2020.
  15. Alderson M. B. The Lives of Dwarfs New. Jersey, 2005.
  16. Garland-Thomson R. The Politics of Staring // Snyder S. Brueggemann B. J. and Garland-Thomson R. (eds). Disability Studies: Enabling the Humanities. New York, 2002. 
  17. Gerber D. A. The Careers of People Exhibited in Freak Shows: The Problem of Volition and Valorization / Garland-Thomson R. Freakery: Cultural Spectacles of the Extraordinary Body. London, 1996.
  18. Gerber D. Interpreting the Freak and Freak show. Disability, Handicap and Society. 1993.
  19. Heider J. D., Scherer R. C., Edlund J. E. Cultural stereotypes and personal beliefs about individuals with dwarfism // The Journal of Social Psychology. 153 (1). 2013.
  20. John Franklin (actor). https://en.m.wikipedia.org/wiki/John_Franklin_(actor)#:~:text=John%20Franklin%20(born%20John%20Paul,The%20Addams%20Family%20(1991). (дата обращения: 12.12.2021).
  21. Kennedy D. Little People. Emmaus, 2003.
  22. Linda Hunt, Famous for Depicting Hetty, Was Bullied at School Because of Her Medical Condition. https://news.amomama.com/144486-linda-hunt-famous-depicting-hetty-was-bu.html (дата обращения: 15.12.2021).
  23. Martin N. A preliminary study of broad disability related themes within the Edinburgh Festival Fringe // Disability and Society. 25 (5). 2010.

Поделиться